Но слухи ползли быстрее, чем хотелось бы самому Глебу. Ему казалось, он не успевает. Репутация восстанавливалась медленнее, чем его настигало прошлое. Однако, отчетливо помня то чувство, которое испытывал, когда впервые вошел в операционную не в качестве наблюдателя, а в качестве человека, который может что-то делать собственными руками, знал: больше уже не отступится. Надо локтями — теперь будет локтями. Если уж в мире по-другому не выживают.

— Да я в жизни не поверю в такую чушь! — возмутилась Леся.

— Фома неверующая. Тебя твой Гном не заждался?

Гном — Лесин муж, прозванный так за пышную коричневатую бороду и какую-то легендарную шапку с помпоном. Глеб не видел. Говорят, зимой таскал. А еще Гном работал в роддоме в соседнем корпусе, что давало повод для массы анекдотов, и вечно сторожил свою занятую супругу-интерншу.

Леся глянула на часы, негромко охнула и торопливо влила в себя кофе, после чего сделала Парамонову лапкой. Ее рабочий день подошел к концу. В отличие от дня Глеба Львовича, которого ждала следующая экстренная операция по вырезанию аппендикса. А потом еще парочка плановых. Пахал он с удовольствием, наконец-то принимая себя и собственную неспособность отключить эмоции. Их отключить в его случае нереально, но направить можно. Тоже научился. Научился у одной летчицы, о которой думать было нельзя, чтобы сберечь разум холодным до конца этого бесконечного дня. Потом он отпустит себя, потом позволит себе немного… ее.

Как позволял, вопреки собственным решениям вот уже которую неделю подряд. Знал, что мучится от того сильнее, но это позволяло ему чувствовать себя живым. Все что угодно, чтобы чувствовать себя живым! Как тогда… когда с ней. Он и сейчас с ней. Рядом. Нужно просто закрыть глаза. И, кажется, запах ее волос вот-вот… вот-вот заполнит все его существо. Шампунь с запахом трав, горьковатые духи. Исходящие от нее волны тепла.

Когда он снова размеживал веки, падал. В непроглядный мрак. Не выдерживал, нервы сдавали. Нервы теперь были вообще ни к черту.

Однажды посреди ночи глаза распахнул — показалось. Ему казалось, она рядом. Ее тепло на соседней подушке. Ее дыхание — у него на плече. И не было десятков не отправленных смс, которые однажды он перестанет писать. Однажды он перестанет любить. Однажды он перестанет дышать. Но едва ли когда забудет.

Ему, черт подери, показалось! И когда он соберется в очередной раз курить в форточку на кухне, больше уже не увидит, как во двор влетает его крылатая на своем танке. Больше ничего не будет. И, наверное, пора уже попрощаться. Если невозможно прощение, остается только прощание. Права слова ему не дали.