— Иду, иду, — проворчал Майкл в ответ на жалобный взгляд Бобби. Снял джинсы со стула перед камином: после вчерашнего валяния в снегу те высохли, как на батарее. Босиком прошёлся по холодному полу. Пришлось достать новую футболку из чемодана, а свитер вместо вчерашнего нашёлся на полке в гардеробном шкафу — растянутый, древний, как мамонт, пропахший лежалой шерстью. Он был неопределённого цвета — то ли серый, то ли синий. Возле ворота его начала грызть моль, но подавилась и отправилась искать что помягче. В детстве Майкл залезал в него целиком, как в мешок. Может, и сейчас бы удалось… Майкл присел, чтобы зашнуровать ботинки, мимоходом потрепал Бобби по ушам и открыл дверь.

Ночной снежок припорошил следы драки, прикрыл бледно-розовые пятна на снегу. Машина стояла на месте, невредимая, если не считать оторванного зеркала и длинной свежей царапины на крыле — откуда она взялась, Майкл не помнил. Он завёл руку за спину, почесал синяк под лопаткой. Хорошо ещё, вчера не пришлось осколки зеркала из спины вынимать — вот радости-то было бы…

— Легко отделались, — Майкл ласково похлопал машину по капоту. Пока Бобби бегал по кустам, поискал рассыпанную вчера мелочь, отковырял от земли.

Снег светился, как припорошённый волшебной пыльцой. Майкл взял горсть, скатал снежок. Выгладил до круглых боков, стряхнул воду с пальцев. Если такой оставить подмёрзнуть — будет, как камень. Можно окно расколотить, можно глаз выбить.

Тёплый ветер, совсем не зимний, принёс запах соли и водорослей, подкрашенный дымом. Берег от порога было не видно, но море плескалось рядом — мирное, тяжёлое, сонное. Майкл зашвырнул снежок в его сторону, через кусты у дороги.

Небо тащилось через холмы — белое, корявое, как оплывшие взбитые сливки на кривобоком самодельном торте. Слой неба, слой мокрого воздуха, слой моря. Ужасно хотелось курить. Курить вообще хотелось чаще обычного.

Первый раз Майкл попробовал ещё лет в семь. Они с Браном нащипали сухой травы на чужом газоне, завернули в обрывок газеты — и Майкл потом почти час кашлял от резкого тяжелого дыма в горле. А Брану понравилось. Что с него взять, уже тогда был дурной.

Майкл не пристрастился, как он, чтобы почувствовать себя взрослым или выглядеть, как все. Он не хотел — как все. Если и стрелял пару-другую у Брана, то только ради смутного удовольствия зажать в губах сигарету, ради тёплого дыма на языке, интуитивно ритмичных глубоких вдохов и выдохов. «Куришь, как трахаешься» — как-то сказал Бран. «Обожаю твою оральную фиксацию» — довольно мурлыкала Сара. Джеймс ничего не говорил — только нетерпеливо вздыхал и в предвкушении кусал губы, когда Майкл вёл языком вниз от пупка в каком-то почти священном трансе.