Страшно хотелось курить. В бардачке машины нашлась ополовиненая мятая пачка.
Завтра — январь. А в марте будут гонки. Отборочный тур. Через два месяца, а он даже не готовился. Он вообще обо всём забыл. Придётся навёрстывать.
Джеймс всё еще спал. Майкл тихо разделся, шикнул на Бобби, чтобы тот не стучал когтями. Поменял ему воду в миске, вскрыл банку консервов. От густого мясного запаха вспомнилось, что вчера они так и не ужинали — не до того было. Майкл зажёг газ и снял с крюка черную сковородку.
Бекон шипел и плавился в раскаленном масле, стрелял на руки каплями жира. Майкл обернул полотенцем чугунную ручку, чтобы не обжечь пальцы, разбил в сковородку четыре яйца. Готовить так вдохновенно, как Томми, он не умел. Его отношения с едой вообще были простыми, если не сказать — первобытными. Возьми то, что можно съесть, и съешь. Холодное, горячее, вкусное, невкусное — какая разница? Томми со своими лекциями про базилик и розмарин навевал скуку: Майкл считал бульонный кубик лучшей приправой для всего на свете, от макарон до сосисок. За исключением выпечки, конечно. Выпечка была либо с вишней, либо с шоколадными чипсами, либо вся остальная.
— Привет, — сонно сказал Джеймс и зевнул.
— Привет, — Майкл обернулся от плитки. — Ты вовремя.
Тот высунул нос из-под одеяла и застенчиво улыбнулся.
Если бы можно было, год за годом, целую вечность проживать один-единственный день, Майкл выбрал бы этот. В старом доме на берегу Ла-Манша. Последний день года, как последняя конфета в коробке — съешь её, и больше ничего не останется. Под белым небом будет пусто до звона — ни чаек, ни самолётов, ни рычания лодочных моторов. Тишина белая, как сахар. Горячая, как проглоченный стон, влажная, как зажатая в зубах простыня. Спутанная, как кудрявые каштановые волосы. Полупрозрачная и тонкая, как хрусткая папиросная бумага между страницами старого фотоальбома…
— Это ты?.. — удивлённо и весело спросил Джеймс.
Тощему мальчишке в белой майке на фото было лет десять. У него была хитрая улыбка и озорные яркие глаза с длиннющими ресницами. Джеймс кончиками пальцев потянулся к лицу Майкла, затаив дыхание. Тот прикрыл глаза.
— Настоящие, — пробормотал Джеймс. — С ума сойти. Я буду завидовать.
— Не ерунди. У тебя всё красивое, а мне хотя бы глаза выдали.
Они сидели на кровати, упираясь спинами в изголовье, подобрав ноги. Джеймс держал пыльный альбом на коленях, разглядывая чёрно-белые фото. Матрас казался ледяным даже сейчас, хотя в доме было тепло. Хорошо, что Майкл решил спать на полу у огня — а то отморозили бы себе нахрен всё, что можно.