— Мы зря тратим время, — громко сказала седая дама. — Это бессмысленно, его даже нет в списке.

— Бессмысленно и нелепо, — поддержал её другой пожилой мужчина, без бабочки. — Он совершенно посторонний человек.

— Я вижу актёра, стоит ему войти в дверь, — со значением сказал четвёртый мужчина, темнокожий и полноватый, с короткими усами. — Это — не актёр.

— Нет, я уверен, надо попробовать, — настойчиво сказал молодой парень со щетиной. — Посмотрите, какая мимика! И пластика! Это всего пять минут!

— Нас там ждёт пятьдесят человек, — дама кивнула на закрытые двери.

— Майкл, вы могли бы нам что-нибудь рассказать? — спросила светловолосая Дженни. — Какую-нибудь короткую историю?

— Ну… я стишок знаю, — Майкл переступил с ноги на ногу и взялся за спинку стула.

— Стишок… — сказала седая дама в очках, облокотившись на стол, и приставила палец к виску. — Стишок, — внятно повторила она, вытянув губы, будто слово было каким-то неприличным, и она хотела, чтобы оно поскорее оторвалось от них и растворилось в воздухе.

— Из книжки, — пояснил Майкл.

— Можете рассказать? — щетинистый парень подался вперёд.

Майкл пожал плечами и начал сходу.

— Трудами изнурен, хочу уснуть. Блаженный отдых обрести в постели.

Горло сжалось — он кашлянул, уставился за окно. Продолжил хрипловато:

— Но только лягу, вновь пускаюсь в путь — в своих мечтах — к одной и той же цели.

Следующий вдох дался с трудом. Думаю о тебе, аж спать не могу. И ни о чём другом, кроме тебя, больше не думается. Засыпая — думаю, спишь ли ты. Просыпаясь — думаю, как ты просыпаешься.

— Мои мечты и чувства в сотый раз идут к тебе дорогой пилигрима, — сказал Майкл.

Сотый. А потом будет двухсотый. Трёхсотый. Тысячный. Пять лет — это тысяча восемьсот дней. Тысяча восемьсот пилигримов собрались дойти до Парижа. Один наебнулся на гонках, и их осталось тысяча семьсот девяносто девять. Тысяча семьсот девяносто девять пилигримов собрались дойти до Парижа… Нескладный какой-то стишок, у Шекспира лучше.

— И, не смыкая утомлённых глаз, — сказал Майкл, — я вижу тьму, что и слепому зрима. Усердным взором сердца и ума во тьме тебя ищу, лишённый зренья…

Чтобы нижняя губа не дрожала, пришлось её прикусить.

— И кажется великолепной тьма, когда в неё ты входишь светлой тенью…