— Однажды она написала мне, — сказал он. — Уже осенью. Что беременна. Я удивился, но не придал этому большого значения. Я имею в виду, — Винсент развернулся от книжных полок, испытующе глянул на Майкла, будто проверял, начал ли тот его осуждать. Майкл не начал — он слушал. — Я имею в виду, я не считал, что это трагедия или проблема или вообще что-то значительное. Я приехал к ней, мы с Мартой поговорили. Я сказал, что не буду на ней жениться, но и одну не оставлю. Что я признаю ребенка, позабочусь о нем, о ней. Если что-то понадобится — она всегда может мне позвонить, написать.

Майкл сел на диван, обхватив кружку пальцами, будто в ней был горячий чай. Поставил локти на колени, чуть ссутулился, глядя на Винсента.

— У нас большая семья, — сказал тот. — Внебрачным ребенком я никого бы не удивил — не я первый, не я последний. Часть побочных ветвей сохранилась только благодаря бастардам, так что, — он пожал плечами, — я считал, что это скорее хорошая новость. Я присылал ей деньги — достаточно, чтобы она ни в чем не нуждалась. Все было хорошо…

Винсент прихватил зубами нижнюю губу, медленно выпустил. Майкл следил за ним, не отводя глаз. Винсент долил в свой бокал остатки. Его заметно пошатывало, он взялся за спинку дивана, подождал.

— Она позвонила мне, когда он родился, — сдержанно сказал он. — В тот же день. Напуганная, сказала — что-то не так. Что ребенок болен. Я подумал, что речь о простуде или вроде того, посоветовал позвать врача, но она сказала, что не знает таких врачей. Что с ребенком что-то не так. Что мне лучше приехать.

Казалось, ему тяжело стоять. Он вцепился в спинку дивана до белых пальцев. Он показался вдруг постаревшим, уставшим. Стал тусклым в одно мгновение — как краски блекнут, если солнце заходит за тучи.

— Садись, — шепнул Майкл.

Винсент обошел диван, задевая его коленями. Кажется, он был уже порядочно пьян. Он сел, постаравшись сесть ровно, но быстро ссутулился.

— Я приехал, — сказал он, стараясь держаться спокойно. — По телефону Марта ничего толком не объяснила, я не знал, чего ждать. Я думал — господи, зачем я здесь, что я понимаю в детских болезнях? Мне казалось, она преувеличивает, как любая молодая мать. Что бы там ни было, я был готов найти какого-нибудь врача, который скажет, что ее страхи беспочвенны, и оставить побольше денег, чтобы она ни в чем не нуждалась.

Он замолчал, глядя строго в бокал. Нахмурившись, поджал губы, будто ему предстояло отчитать Майкла за какой-то проступок, и своим молчанием он хотел придать большего веса своим словам. Майкл на такие уловки не велся — тем более что у Эммы хмурое выражение лица в таких случаях выходило куда убедительнее.