Он вспоминает о долгой прогулке в ночь их первой встречи, о бесконечных заумных рассуждениях Уэллса. А что, если целью всего этого было направить Стэнли по ложному следу? Может, разгадка заключалась не в словах Уэллса, а в его шагах — в самом их маршруте по улицам, которые некогда были каналами? Стэнли вспоминает табличку с названием одной из тех улиц: «РИАЛТО». Что это может означать? В «Зеркальном воре» так называется одно место, район или квартал таинственного города — совсем не такого, как этот, но все же имеющего с ним нечто общее. Здесь это название может быть скрытым указателем. Но на что оно указывает?

Можно поискать исторические параллели, однако такой подход кажется ему неправильным. История — это груды книг, а тайна, которую он стремится постичь, заключена не в написанных текстах. Она либо скрыта в каких-то реалиях этого мира, либо вообще не стоит того, чтобы за ней гоняться. И ближе всего Стэнли подобрался к ней во время той прогулки, когда застигнутый врасплох Уэллс, пытаясь объясниться, показал ему этот город. Книгу написал Уэллс — это факт, но город создал не он. А город — это ключ к разгадке. Стэнли должен туда вернуться и еще раз все осмотреть.

Завязав шнурки на туфлях, он осторожно, с оглядкой, выходит на улицу. Видимо, его подавленное настроение отчасти обусловлено погодой: он чувствует, как падает атмосферное давление и приближается дождь, хотя небо пока еще чистое. На подходе к набережной он улавливает кисловатый злотворный запах — неприятно знакомый, чем-то сродни запахам нефтепромысла, — и вспоминает о своей больной ноге, которую утром забыл осмотреть. Вместе с этим воспоминанием возвращаются боль и слабость; и он замедляет шаг. В последний раз он промывал рану вчера, в душевых Санта-Моники. Тогда все было вроде нормально, но сейчас он в этом не уверен. Он подумывает о возвращении на Хорайзон-Корт, чтобы сделать перевязку, но это обернется изрядной потерей времени — не менее двух часов.

Стэнли выходит на пляж, выбирает местечко неподалеку от воды, садится лицом к набережной и размышляет. Через какое-то время, не углядев ничего вдохновляющего в зданиях и улицах, разворачивается лицом к океану. Солнце находится в зените и почти не бликует на темно-синей прозрачной воде. Иногда, напрягая зрение, ему удается разглядеть среди донных камней оранжевые вспышки рыбок гарибальдий — как спелые риверсайдские мандарины, кем-то брошенные в волны.

Он достает из кармана джинсов список Уэллса и в очередной раз его просматривает, имя за именем, ломая голову чуть не над каждой буквой. Одно из имен — Гермес Трисмегист — известно ему по книге, а остальные абсолютно ничего не говорят. Стэнли всматривается в них с напряжением, как будто надеется, что они вдруг оживут и многоножками зашевелятся на странице, обретая какое-то новое значение. Но в результате у него лишь начинается дикая головная боль, а слова остаются неизменными.