* * *

В сущности в жизни «Гомера» ничего не происходило, каждый день казался обыденным, иногда прошедшим без пользы, хотя молитва уже делает существование человека полезным и наполненным, имеющим начало в сердце, а почтальоном этого молитвенного обращения к Создателю — покаяние.

Сначала было ожидание, тень его никогда не покидала теперь Буслаева. Всегда находясь в этом состоянии, он заново переживал важные для него моменты, чтобы не забыть, кем был, кем стал, ради чего собрался жить. Мешала, если можно так сказать, только неопределенность, разъединявшая его волю и потенциал с возможностями их воплотить в исследовании, которого он и ждал с нетерпением.

Не станем отвлекаться на краткий суд, прошедший тремя спокойными и ожидаемыми заседаниями, сообщив главное — приговором Буслаеву заменили реальный срок на принужденное лечение в течении двух лет с дальнейшим обязательным надзором у психиатра. Игнатьев, посетил двумя днями позже, обрисовал вполне ожидаемую картину предстоящего, обещав этап в течении полумесяца, и свое личное сопровождение до места назначении, коем будет на первом этапе, центр, пока еще номинально возглавляемый Лагидзе…

Ровно, через две недели после такой грандиозной перемены, настал день, когда его «заказали на этап», как говорят арестанты, хотя и не всегда в этом в этом уверены. Коридорный просто сказал «собирайтесь с вещами», что могло значить и переезд в другую камеру. Первое ощущения всегда верное и он понял — это то, что он ждал! Сокамерники помогли, нагрузив его продуктами, сигаретами, хотя он не курил, вещами, некоторые из которых были велики, со словами: «В монастыре все пригодится», на прощание обнялись, пообещав найти его и помогать всем, чем смогут.

Сидя в специально отведенной для ожидания этапа камере, Кирилл Самуилович почувствовал особую над собой опеку, что выразилось в наплывшем спокойствии и приливе сил. Приняв это за подъем настроения, случившемуся благодаря пониманию в скором времени оказаться в центре, но задремал, читая про себя молитовку.

В полусонном состоянии, погрузился он в автозак, и находясь в одиночестве отправился от СИЗО, с трудом отрываясь от него угасающими во сне мыслями. Вряд ли он смог осознать, сколько продлился путь, не понял он и куда доставил его спецтранспорт, только предчувствие и что-то неопределенное, что он еще не научился контролировать, давали ему понять, о несоответствии происходящего с ожиданиями.

Остановившаяся, после въезда в незнакомый двор, машина впустила внутрь салона отчетливый запах чужого страха и ожидаемого зла. Такого не было в центре, где работали Лагидзе и Шерстобитова. Не придав этому значение, ведь судя по звукам это явно не была тюрьма. Он услышал голоса, и уже зная, как говорят стражи этих ужасных мест, понял, что это не они, хотя и звуки, издаваемые двумя мужчинами и одной женщиной, совершенно не знакомыми, не внушали большой радости.