– У него интересные рисунки, – сказала княгиня. – Но на этом все и заканчивается. Вот, смотри, он нарисовал лестницу, нарядную, кругом деревья. Красиво. Но это – лестница римского парка. У нас нет здесь семи холмов, и ее некуда определить. А это что же? Это верхушка храма, но вместо обычного окончания какая-то луковица. Это остроумно, но ведь в зодчестве остроумие не главное.

Князь задумался.

– То есть, – сказал он, – ты хочешь сказать, что умениям его применения нет?

– Почему же. Есть. Вот например, тут в тереме, рядом с занималовкой, пустует огромная комната. Если пригласить Ротко, он сделает несколько рисунков, и по этим рисункам плотники составят и сколотят все, что требуется.

– Ага, – задумчиво произнес Ярослав. – А я ведь ему уже перепоручил строительство церкви.

– Какой?

– Той, что на отшибе. Строится по просьбе Хелье. Совсем маленькая.

– Вот пусть он ее, совсем маленькую, достроит, а там видно будет.

– Она каменная, он долго провозится.

– Ничего.

На том и порешили. Ротко действительно сделал несколько рисунков, и приемное помещение было готово через четыре дня. И все получилось на славу. Если бы Ротко не путался у плотников под ногами и не давал бы странные указания, и в два дня управились бы.

Увидев входящих Хелье и Гостемила, Ингегерд велела служанке уйти и села на резной скаммель. Одета она была в бархат, длинная понева доставала до полу.

Приблизившись к ней, оба – и варанг, и славянин – остались стоять. Других скаммелей рядом не было, а ховлебенк нужно было бы тащить через все помещение.

– Здравствуйте, – сказала Ингегерд, любезно улыбаясь.

Голову и спину держала она прямо, руки на коленях, и даже массивный живот впечатления не портил. А впечатление было.

Хелье не сказал бы, что поражен, но уверенность в том, что вот он сейчас увидит Ингегерд, обнимет ее, дернет за ухо, игриво, как в детстве, поцелует в щеку, сядет рядом как попало, спросит, «Ну, как живешь, дура?» – пропала начисто. Совсем. Перед ним сидела другая Ингегерд. Она напоминала прежнюю, и память и мысли ее были такие же, наверняка, как прежде, но что-то в ней разительно изменилось. Разительно. Прежняя Ингегерд не смотрела бы так благосклонно. Так величаво. Перед Хелье и Гостемилом сидела и смотрела спокойно – властительница.

Хелье покосился на Гостемила. Да, он тоже почувствовал. Потомок древнего рода держался с достоинством, но и с почтением. Власть требует к себе почтения. Одну ногу Гостемил отставил чуть в сторону, спина прямая, голова чуть опущена в знак почтительности, шапка со щегольским околышем в руке, левая рука не на поммеле, но вдоль бедра, придерживает ножны, чтобы сверд не болтался. Хелье непроизвольно скопировал позу Гостемила.