— На выбор, что ли? — мялся Садчиков. — Вы уж сами решайте, Инга Михайловна. Мне все равно.

— Ну точно рассерженные коты! Ну точно, — засмеялась Инга. — Кис-кис-кис!

Из-под стола выскочила кошка, подбежала к Инге и беззвучно мяукнула, что привело Ингу в восторг.

Крепыш Садчиков загоготал, словно получил команду. Засмеялся и Рафинад. Развалистой некрепкой походкой он приблизился к Сулейману. Тот стоял, окаменев, буравя Рафинада черным слепым взором.

— Брось, дорогой. Я не боюсь тебя. И этого гуманоида не боюсь. — Рафинад небрежно кивнул на бравого Садчикова. — Боюсь я только своего папашу Наума, и то не очень, детская привычка, — Рафинад пропустил между спрямленными ладонями бутылку коньяку и покрутил ее, как в приключенческих фильмах добывали трением огонь. — Что, Сулейман, хлобыстнем еще по рюмашке? За дружбу народов.

Инга продолжала громко смеяться. Она придвинула и свою рюмку из кофейного стекла, тоненькую, высокую, похожую на эскимо.

— А Садчикову не дадим, — смеялась Инга. — Напьется и впрямь всем ноги переломает.

— Садчикову не дадим, — согласился Рафинад. — Вооружен и очень опасен.

— А мне и не надо, в натуре. Я и за свои могу выпить, — Садчиков радовался, что все обошлось мирно, не пришлось вступать в конфликт с начальником — Дорман был для него хоть и не прямым, но все-таки начальством.

Рафинад наполнил рюмку, отставил бутылку и приподнял рюмку над столом.

Подняла рюмку и Инга, взглянув призывно на Сулеймана.

Плотно сомкнув четыре пальца, Сулейман обхватил ими рюмку, оттопырив большой палец с крепким мореным ногтем. Приподнял над столом вытянутую руку. Черная слепота глаз сменилась усмешкой. Плотно сжатые губы дрожали в уголках, как это нередко бывает в момент физического напряжения… Раздался хряст лопнувшего стекла, и из сомкнутой ладони выплеснулся коньяк.

Сулейман стряхнул на пол обломки, разбрызгивая полоски крови. Несколько осколков вонзились в мякоть ладони.

— Что ты сделал?! — с изумлением воскликнула Инга, не успев испугаться.

Поочередно, без боязни, даже с какой-то показной медлительностью он вырвал осколки из ладони, выпуская обильную кровь.

— Мы еще повстречаемся с тобой, Рафик-джан, — Сулейман устремился к выходу, держа на весу порезанную ладонь. Капли крови плющились о линолеум, рисуя бурые стрельчатые звезды.

— Там раковина… вода в коридоре, — Инга бросилась следом за Сулейманом. — Господи, какой идиот… Сулейман, ты кретин!

— Я тебя не трогал, — бормотал Сулейман, — я тебя любил… Я хотел с тобой говорить, а ты взяла замуж этого человека, да? Смеялись надо мной. И он смеялся, да.