Сердце Андрея больно сжалось.

Он повернулся и не оглядываясь зашагал в темное ночное поле.

Шел усталый, будто захмелевший. И всю дорогу мучила его непонятная тревога, какие-то неясные предчувствия. Шел в опустевшую для него, пусть даже и на короткое время, Петриковку, не догадываясь, что странные, неясные предчувствия не столь уж и безосновательны, что он видел сегодня Еву в последний раз и попрощался с нею навсегда.

Ева не возвратилась ни в пятницу, ни в субботу. Успокаивал себя тем, что — мало ли что! — болезнь отца могла оказаться более серьезной, чем думалось поначалу, и поэтому Ева задержится до понедельника, а если еще дольше, то подаст о себе весть.

Однако Ева не вернулась ни в тот, ни в следующий понедельник.

В школе забеспокоились. Карп Мусиевич доложил в районе И тут оказалось, что ни в школе, ни в районо не знали точного адреса Евиного отца. Где-то там, в Новобайрацком или же в Подлеснянском районе. Более точного адреса не запомнила даже ближайшая Евина подруга Нина. Ей казалось, что Ева называла село Марьяновкой, в другой раз говорила о Россоши. Марьяновок в этих районах было пять или шесть и две Россоши. И ни в одной, по крайней мере по данным Карпа Мусиевича, никакого намека на Еву и ее отца. Не было никакого следа, никаких сведений о Еве ни в комсомольской ячейке, ни в Скальновском райкоме. Да и быть, вероятно, не могло. По каким-то причинам, Андрей в свое время над этим не задумывался, Ева еще не успела вступить в комсомол. В районо оказался лишь приказ о назначении Евы Нагорной, выпускницы Скальновских шестимесячных учительских курсов, учительницей в Петриковскую семилетнюю школу. А дела самих курсов, более года назад закрытых, куда-то бесследно исчезли. Были просто уничтожены или же лежали где-то в глубоких, всеми забытых архивах. И ни единой анкеты, которую могла бы заполнять Ева, ни в школе, ни в районо тоже не обнаружено. А ее отца они знали лишь по имени и фамилии.

Убитый неожиданным горем, которое к тому же начало уже обрастать какой-то тайной, Андрей жил в постоянном нервном напряжении. Долго и мучительно вспоминая свои с Евой беседы, постепенно выявлял все, что осталось в памяти: Евино сиротство, Подлеснянская, кажется, семилетка, отец-вдовец, учетчик или бухгалтер неизвестно какого учреждения в каком-то селе, название которого начисто выветрилось из памяти. Помнится, Ева называла это село. Но как ни пытался теперь вспомнить, ничего у него не получалось.

Евин класс на одном из педсовещаний Карп Мусиевич официально передал до окончания учебного года Нине Алексеевне Чиж. Нина вела его теперь утром, переведя со второй в первую смену.