Четыре зимы пронеслись в Терногородке так быстро и незаметно, что она и не заметила, как подошли выпускные экзамены.
Что делать по окончании семилетки, показала жизнь и обстоятельства. Адам учился в техникуме и помогать ей ничем пока не мог. Отец? Скорее он сам нуждался в поддержке. Часто болел, да и годы брали свое. И вдруг, к ее счастью, в Скальном при помощи и под руководством Старгородского педагогического техникума открылись краткосрочные педагогические курсы. Курсантов рекомендовали из числа лучших выпускников семилетних трудовых школ. Условия, как казалось Еве, были просто роскошные: общежитие со столовой и стипендия, вполне достаточная для того, чтобы кое-как прокормиться. Назначение по окончании на выбор, в школы близлежащих районов Старгородского уезда. И девушка, привыкнув решать свои проблемы самостоятельно, без колебаний дала согласие и отправилась в Скальное. Учеба на курсах начиналась первого сентября. И сразу же, как только они открылись, с чьей-то легкой руки по аналогии с теми, на которых несколько лет назад учился Евин татусь, их окрестили «инкубаторскими». Прозвище это так и приклеилось к ним навсегда.
А он, Андрей, оказывается, ничего этого из столь сложной Евиной биографии не знал. Совсем ничего, кроме скальновских «инкубаторских» курсов, о которых она сама частенько с горьковатой иронией вспоминала там, в Петриковке. Для него все началось с той минуты, когда, приехав в Петриковку, он вошел в директорскую квартиру и встретил там темнокосую молоденькую учительницу Еву Нагорную, заметил, как она вспыхнула, и будто в ответ на это непроизвольно и неосознанно отозвалось что-то и в его груди.
Ну, не знал, так и не знал. Она ничего из этой «доисторической» жизни своей ему не рассказывала, а он и не думал расспрашивать. К тому же им, ослепленным и оглушенным любовью, смеющимися и плачущими соловьями, не было дела ни до биографий, ни до анкет. Они заполняли свою собственную, общую, говоря словами Сосюры, «золотую анкету жизни». Что ж касается Терногородки, того юноши, подпоясанного плетеным шнурочком с кисточками, чтения «Подпольной России» и юной школьницы из четвертого класса, то… Сидит вот он, пожилой уже Андрей Лысогор, слушает этот рассказ, и кажется ему, что речь идет о ком-то совсем постороннем. Пытается что-то вспомнить и, несмотря на хваленую свою намять, абсолютно ничего вспомнить не может.
За окном вагона кружатся снежинки, в голове сумбур. И кружат, кружат, буксируя в памяти под четкий перебор колес, с детства запомнившиеся слова…