После этого юноши выступило еще трое с других курсов. Потом еще кто-то с четвертого. Единственным положительным моментом, отмеченным в выступлениях об Адаме, было то, что учился Нагорный хорошо. Этого не отрицал никто. Однако и это не пошло ему на пользу даже в малейшей мере, ибо характеризовало парня как такого, который ударился в «чистый академизм», никак не проявив себя на общественной работе…

Адам Нагорный был единогласно исключен из состава студентов сельскохозяйственного техникума садоводства за то, что скрыл свое социальное происхождение.

И это было лишь началом.

Дня через три, когда исключенный Адам Нагорный немного пришел в себя и попытался понять, что с ним произошло, он спросил своего соседа по комнате в общежитии, мужчину лет тридцати, который, перед тем как поступать в техникум, несколько лет работал председателем сельсовета:

— Послушайте, Семен Михайлович, что вы мне посоветуете?

Тот помолчал, подумал, потом ответил:

— Я бы на твоем месте знаешь с чего начал? Пошел бы и наедине обо всем подробно рассказал Якименко.

Якименко, третьекурсник, тоже бывший красноармеец, невысокий, крепко сбитый, с густой курчавой шевелюрой, был у них секретарем комсомольского бюро техникума.

Несмело приоткрыв дверь в тесную комнатку комсомольского бюро, Адам сразу же и остановился в растерянности, не зная, как ему поступить дальше, входить или сразу же вернуться назад. Якименко был не один. Перед его столом, оказывается, сидел в старом плетеном кресле, удобно расположившись в свободной, непринужденной позе, положив ногу на ногу в хорошо начищенных желтых сапогах, тот самый звонкоголосый юноша со второго курса, задававший ему вопросы и затем выступивший за исключение из техникума. Беседы в присутствии этого юноши Адам себе не представлял, такой ситуации не предполагал и, еще даже не осознав этого, попятился назад.

Однако Якименко, взглянув на него, узнав и поняв его невольное движение, спросил:

— Нагорный, ты ко мне?

— Да, — неуверенно переступал с ноги на ногу Адам.

— Входи. Садись вот здесь, — указал на свободный стул сбоку у стола.

Делать было нечего, Адам еще какой-то миг помялся, затем ступил два шага и осторожно сел на краешек стула.

— Ну, с чем хорошим пришел? — спросил с подбадривающей улыбкой Якименко.

— Хорошего, конечно, мало, — пожал плечами Адам. — Мне бы посоветоваться. Как быть дальше…

— А ты что, считаешь, что тебя исключили несправедливо? — вдруг, опередив Якименко, вмешался в разговор юноша со второго курса. Лицо у него было какое-то суховатое, но по-девичьи красивое. А взгляд карих глаз внимательный, однако слишком острый и уверенный.