Недели три потом от пожарища далеко вокруг несло смрадом паленой шерсти и горелого конского мяса, а вокруг стаями кружилось ненасытное воронье.

На рассвете следующего дня в коммуну съехалось все районное руководство из Подлесного с милиционерами, прокурором, начальником райотдела НКВД. Осмотрев пожарище, заседали в конторе, заглядывали в каждую щелочку, ходили по домам, расспрашивали, выясняли, с чего началось и не заметил ли кто в коммуне кого подозрительного, кто отвечал за конюшню и птицефермы, кто последним запирал их, кто дежурил. Всех конюхов и ездовых собрали в клуб и там задержали.

Коммунары и многие из новых колхозников, не расходясь с ночи, растаскивали и гасили обгоревшие головешки, разбирали завалы, высвобождая раненых, но еще живых лошадей, ловили вдоль берега, на лугу и во ржи в поле тех немногих, которым удалось вырваться из огня после того, как железные болты были выбиты. Их приводили, привязывали в загоне у коровника, и два ветеринарных фельдшера или врача, неизвестно откуда взявшиеся, обрабатывали и чем-то там смазывали раны несчастным животным. Спасли всего около двух десятков лошадей. А было их в этой длинной сгоревшей конюшне, оказывается, около сотни.

Адам почти всю ночь пробыл на пожарище. Пробыл там и на следующий день чуть ли не до обеда. Потом дома, помывшись и перекусив, лег на топчане, не заметил, как и когда уснул, и проснулся от какого-то непонятного страха или какого-то громкого разговора или грохота. Не понимал и не помнил, где он и что с ним. Ослепительные косые лучи солнца, как он понял уже потом, предзакатные, били в окно и заливали комнату красным светом. Сквозь неплотно прикрытую дверь с улицы доносился голос какой-то женщины, взволнованно рассказывавшей соседке Ганне:

— Поймали!.. Поймали! Илькова Марта говорит, сама видела… Привезли откуда-то на бричке. Махновец какой-то или петлюровец. Одним словом, из бандитов. Прибился откуда-то. Еще, кажется, у кого-то, не у вашего ли счетовода, и ночевал прошлой ночью.

— Господи! Да что вы говорите!

Эти слова, услышанные спросонок, Адама будто палкой по голове оглушили. Сон как рукой сняло. «Что?.. О чем она? Кого поймали? Какой-то бандит? У кого ночевал?» И вдруг от страшного предположения весь похолодел.

Деревянными ногами, переставшими вдруг подчиняться ему, переступил порог в сени, непослушными руками приоткрыл наружную дверь и выглянул во двор… Вечерело. Огромный кроваво-красный круг солнца опускался за темный соседский вишенник. Возле высокой калитки спиной к хате стояла соседка Ганна, с кем-то там переговариваясь через улицу. Зачем-то, сам не понимая зачем, заботясь лишь о том, чтобы соседка его не заметила, прокрался за угол хаты, потом, прикрываясь кустами смородины, молодого вишенника, выбрался вдоль заросшего пыреем и душицей рва на соседнюю улицу, свернул направо и, насмерть перепуганный собственной догадкой, побрел к конторе и клубу. Почему именно туда, о чем-то узнать, в чем-то убедиться, разыскать отца? — он и сам не понимал.