— Месяц август сорок первый год, — сказал он. — Три года…

— И вы хотите сказать, что за все три года войны ничего не было?

— Было, — сказал лейтенант. — Фронт был. Два ранения был. Госпиталь был. За три года все было. Письмо не было…

Голос его сорвался, и он замолчал. Паша Фрумкин начал было выражать свои чувства: «Как? Ух ты!» — но, встретив укоризненный взгляд майора, замолчал. За нашим столом все молчали, и в наступившей теперь тишине я вдруг услышал разговор тех двоих, что сидели за столиком позади нас, слева от буфетной стойки, Я узнал голос человека со шрамом на щеке.

— Чувствуешь запах, Милуца? — спросил он.

— Какой запах, Симон?

— Смерти…

— Перестань, Симон. Ты пьян?

— Нет. Я не пьян. Я уже никогда не буду пьяным. Я просто учуял его. А ты разве ничего не чувствуешь?

— Как же, чувствую: цуйку. Отовсюду несет цуйкой…

Они помолчали. Потом я снова услышал голос того, со шрамом:

— Ты его и не видишь?

— Кого я должен видеть, Симон?

— Убийцу…

— Ты опять начинаешь? Прекрати эту вредную болтовню.

— Хорошо, но ты сначала скажи, Милуца: как ты узнаешь убийцу? Если он будет в зеленой или синей рубашке, если ты увидишь на нем череп и скрещенные кости — ты его узнаешь. А если он снял форму? Если он не носит больше фуражки с черепом — тогда что? Как ты распознаешь убийцу сегодня, Милуца? — Он сделал паузу и продолжал глухим, мертвым голосом: — Это очень важно, Милуца. Кто не чувствует запаха смерти, тот уже мертв. Кто не умеет распознать убийцу, тот будет убит. — Он остановился. — Вот он… смотрит сюда…

Я быстро оглянулся: он показывал на столик, за которым сидел Гастон Попа. Тот уже не спал и, повернув свое желтое при тусклом свете буфетной лампочки лицо, тоже прислушивался к разговору. Когда человек со шрамом указал на него своему товарищу, Попа воровато оглянулся, встал и направился к выходу из зала. Он шел медленно, повернув голову и не спуская глаз с человека со шрамом. Он буквально впился в него глазами, а тот в него, и так они смотрели друг на друга, как смотрят сведенные вместе удав и кролик, только со стороны нельзя было понять, кто из них кролик и кто удав. Когда Попа уже почти дошел до двери, человек со шрамом вдруг закричал и начал сползать со скамьи. Со стороны могло показаться, что в него выстрелили, мне даже показалось, что я слышал короткий, глухой удар, но это было не так; никто не стрелял, и все-таки его длинное, завернутое в лохмотья тело тяжело сползало со скамьи, пока он не упал, растянувшись во весь рост на полу.

Все это произошло так быстро, что никто не успел вмешаться, хотя крик человека со шрамом всполошил весь ресторан. Сразу же поднялась суматоха, все вскочили с мест, но никто не знал, что, собственно, произошло. Когда я протиснулся к столу, упавший лежал на спине с закрытыми глазами, его изнуренное, восковое лицо совсем побелело, шрам, наоборот, порозовел и, казалось, начинает кровоточить.