Гипсовый ангел улыбался все той же приторно-сладкой, противной улыбкой и вместе с тем источал какую-то безысходную грусть, подобно всем безвкусным поделкам, претендующим на сходство с произведениями мастеров.

Лицо учителя омрачилось. Он испугался, что переплатил, что его надули, да и шурину с сестрой подарок может не понравиться, им некуда будет даже поставить его, ведь в квартире и так полно безделушек, к тому же в прошлом году они уже купили скульптуру, правда, маленькую в сравнении с этой и вовсе не ангела, а какую-то старую стряпуху.

Пока что он набросил на ангела покрывало, чтобы не видеть его.

Такой уж был у него принцип. Не думать о том, что неприятно. Он и о жизни своей не слишком задумывался, просто вставал и ложился, работал и отдыхал — так и жил. Как-то летом, когда на подбородке у него вскочил прыщик, он целыми неделями не гляделся в зеркало и свято был убежден: единственно оттого и прошел этот прыщик, что он не обращал на него никакого внимания.

Но гипсовый ангел не давал ему покоя. Учитель то сдергивал с него покрывало, то снова набрасывал. Фигура то нравилась ему, то не нравилась. Даже ночью проснулся он, чтобы взглянуть на ангела. И опять он ему не понравился. Но утром засияло солнце и ангел показался учителю симпатичным.

«Не улыбайся он, — сам с собой рассуждал учитель, — то, конечно, не стоил бы таких денег. Но он улыбается, да славно как!»

На том и успокоился.

Вечером под рождество он принес ангела к родственникам и потихоньку, так что никто и не заметил, поставил его у елки.

Обнаружив подарок, сестра с шурином несколько оторопели, но виду не показали.

— Как мило с твоей стороны, спасибо, большое спасибо, — благодарили они, — Право, незачем было так тратиться.

— Нравится? — спросил учитель.

— Очень симпатичный, — уверяли они его, стараясь не глядеть на скульптуру, затмившую своей аляповатостью веселый блеск рождественских свечей.

— Мне нравится, — смущенно сказал учитель, — что он так славно улыбается.

За ужином он был мрачнее тучи. Вокруг сияли огни, жаркий аромат пончиков сливался в объятиях с запахом хвои и плавящегося воска, в стаканах играли сверкающие топазом и рубином вина, но он весь вечер задумчиво молчал и пил рюмку за рюмкой. Разглядывая галстук шурина, учитель размышлял о том, что он такого себе ни за что бы не выбрал, что все его вещи ему не идут. А переведя взгляд на мебель, подумал: вот ведь чудна́я какая, а при этом изящная. И почему — непонятно.

К полуночи, когда стол был убран и они перешли в комнату, где стояла елка, а рядом с нею гипсовый ангел, у опьяневшего учителя развязался язык.