Утром его разбудил доктор, которому нажаловался импресарио. Он долго простукивал маленькое тельце, смотрел горло, язык.

— Мальчик здоров, — сказал он. — Однако вид у него вялый. Рекомендую двухчасовую прогулку на свежем воздухе, где-нибудь в парке. Побольше воздуха.

Доктор прописал ему солнечный чистый воздух как некое золотисто-голубое лекарство.

В парке, где маленький музыкант гулял с импресарио, весна танцевала пляску ведьм. Вокруг мраморной статуи ученого старца колыхались темные листья, пестрели цветы, а кусты сирени насыщали воздух горьковатым лиловым ароматом. Не только земля была пестрой. И на небе трепетали разноцветные пятна — воздушные шары, цветы весны — и весь небосвод казался движущимся чудо-садом с толстощекими легкими шарами, где растут кроваво-красные цветы с причудливыми чашечками, зеленые яблоки и желтые дыни. А внизу, на земле, стояли мальчики и девочки, прогуливая на ниточках воздушные шарики.

Вундеркинд не сводил глаз с детей. Сроду не видел он таких веселых крошечных человечков. И знал только похожих на себя бледных артистов из театра и кабаре: восьмилетнего араба, который, не глядя на доску, играл в шахматы, русского акробата, нескольких французских и немецких скрипачей, выражавших ему свое восхищение в изысканно вежливых словах. Широко раскрытыми глазами смотрел маленький музыкант на веселых, счастливых шалунов.

— Пойдемте отсюда, — сказал импресарио.

Только они поднялись со скамейки, как сверху опустился блеклый воздушный шар и кротко, как голубь, сел на плечо вундеркинда.

В другом конце парка к ногам его подкатился волчок.

Возле фонтана на руку ему упал обруч, а когда они опять присели на скамью, на колени мальчику шлепнулся мяч.

Импресарио посмотрел на часы:

— Уже поздно.

Но маленький скрипач не хотел уходить. С болезненно жадной страстью наблюдал он эту странную, неведомую ему жизнь. Какой-то мальчуган приспособил обрывок шпагата как постромки, закинул его на шею своему товарищу и размахивал кнутом — веткой сирени.

— Что они делают? — удивленно спросил вундеркинд.

— Один — кучер, а другой — лошадь. Глупые дети увлечены наивной игрой. Потешно, не правда ли? — засмеялся импресарио.

Но вундеркинд не смеялся.

Молча шел он в гостиницу и все оглядывался, смотрел сквозь решетку парка. В номере его ждал учитель. Надо было сыграть этюды, повторить престиссимо в бетховенской сонате, почти совсем забытое во время долгого морского путешествия.

— Никуда не годится, — сердито сказал маэстро.

— Быстрей, еще быстрей! — гневно подгонял он. — Так нельзя выступать перед публикой.