Бошан поднял руки.

— А теперь потрудитесь сесть.

Бошан вздернул брючины и сел.

Улыбнувшись столь ребяческому проявлению тщеславия, он подмигнул Вили:

— Ну, что скажешь, великий знаток?

— М-да, — промямлил Вили.

— Может, изъян какой углядел?

— Изъян? — переспросил Вили. — Вы изволили заказывать у Шрайнера?

— А у кого же еще!

Лицо Вили потемнело, словно в него плеснули чернилами.

Костюм был тесен и в то же время непомерно широк. Брюки в одних местах прилегали в обтяжку, в других — висели мешком, а на коленях вздувались такими пузырями, каковых не должно было появиться даже после многолетней носки. Плечи у пиджака топорщились, тянули вкривь и вкось, образуя справа на спине несуществующий горб, а слева — уродливую впадину. На физиономии девяностолетнего старца невозможно было бы обнаружить морщин более, чем их собиралось здесь на каждом крохотном клочке материи. Пиджачный ворот отступал, вроде бы и не намного — всего на каких-нибудь сантиметра три, и тем не менее болтался вокруг тощей шеи, являя собою неимоверно удручающее зрелище. Смотреть на Бошана поистине не было мочи.

— Прошу прощения, господин учитель, я вас совсем замучил. И все же встаньте-ка еще разок. Выпрямьтесь, пожалуйста. Вот, вот, именно так: по струнке.

Пиджачный ворот отреагировал на это указание весьма своеобразно: теперь он уже не отставал от шеи, зато молниеносным образом подскочил на затылке кверху — тоже сантиметра на три, — да так и застыл в этом положении, неколебимо, как ни пытался Вили одернуть его книзу.

— Что-нибудь не так? — поинтересовался Бошан.

— Вы и деньги уже изволили заплатить?

— Да.

— И сколько же?

— Расплатился сполна.

— Отчего так?

— Он не пожелал делать в рассрочку.