Завершив утренний прием, я двинулся прямиком в “Мон Гу”. Владелец, имени которого я не знал, но чье изрытое оспинами лицо видел со времени открытия ресторана пять дней в неделю, молча показал подбородком на мой столик. Вскоре после этого он появился с большой тарелкой тушеного картофеля и глазированной ветчины.

“Мон Гу” не славился высоким уровнем обслуживания, но блюдо дня обычно бывало отменным, а мой столик всегда свободен. Я наворачивал картофель, посыпая его пармезаном, и развлекался тем, что вспоминал, какие блюда прячутся за разными номерами в меню. Как выяснилось по окончании трапезы, которую я завершил как обычно двумя стаканами воды, я угадал 23 позиции из 24.

Агата V

Наконец она пришла, запыхавшаяся и с лихорадочно розовеющими щеками, и я выпрямился в кресле. Незачем выглядеть откровенно старше своих лет.

– Добрый день, Агата, входите.

– Добрый день, доктор, – переведя дыхание, ответила она. – Извините за опоздание.

Она повесила на вешалку бежевое пальто, которого я прежде не видел, и спросила: – А где же, скажите, пожалуйста, ваша секретарша?

– К сожалению, некоторое время она не сможет выходить на работу.

– Вот как. Значит, и вы теперь тоже один.

Она заговорщицки улыбнулась, и я уцепился за наживку:

– Так вы одна, Агата?

Она пожала плечами, села на кушетке поглубже, а затем улеглась, поворачивая тело так аккуратно, как если бы она старалась вписаться в очертания некоей фигуры, видимой только ей.

– Во всяком случае, в каком-то смысле. Есть что-то одинокое в том, чтобы не жить. Все равно что смотреть, как другие играют, когда у тебя сломана нога.

Увы, это чувство было мне даже слишком знакомо, но я, к счастью, сидел в своем кресле, а она лежала на кушетке.

– Агата, вы часто говорите так, будто ваша жизнь уже окончена и вы ее сами себе испортили. Но ведь вы имеете возможность в любой момент сделать что-нибудь, чем вы сможете гордиться.

Собственное притворство было мне отвратительно. А сам я что сделал такого, чтобы этим гордиться? Какие великие планы подготовил я для своего грядущего пенсионерского существования?

Агата покачала головой.

– Теперь слишком поздно поступать в хорошее учебное заведение, и даже если бы я знала, чего хочу, у меня нет на это средств. Если бы я на самом деле всерьез стремилась заняться игрой на фортепиано или пением, мне следовало предпринять что-нибудь раньше. Теперь я слишком стара для этого, доктор.

Мне показалось, что я даже вижу, как безнадежность густым туманом повисла между нами, и я качнулся в своем кресле вперед, чтобы не потерять Агату из виду: – Неправильно считать, будто все кончено, Агата. Я думаю, жизнь раз за разом предоставляет нам возможность выбора. И только если мы отказываемся воспользоваться этой возможностью, все становится безразличным.