Под рассуждения мадам Олив о понятии “любовь” я размышлял дальше. Может быть, совершенно невозможно установить подлинно равноценные отношения здесь, в кабинете, где один человек платит другому за то, чтобы его выслушали, и где пациенты по определению больны, а я их лечу.

– Я вообще думаю, что мои чувства к мужу – это не любовь, – услышал я заявление мадам Олив, – и все же мы частенько говорим, что любим друг друга. Чего только не скажешь.

– Мгм, – пробормотал я.

– С другой стороны, уж лучше быть с ним, чем одной, думаю я. И это ведь тоже ценно.

Я снова пробормотал нечто, раздумывая, не означает ли это, что она просто боится остаться одна.

– Может быть, – вздохнула мадам Олив, – мне бы и не приходилось каждый день чистить все это серебро, если бы я только чуть больше любила своего мужа.

Тут уж я не смог удержаться от смеха: – Не говорите так, мадам. Мне кажется, вам бы лучше попробовать найти в себе чуть больше любви к себе самой.

Мадам Олив удивленно улыбнулась. – Такое мне никогда не приходило в голову, доктор.

Времени было шесть часов вечера; я побеседовал с четырьмя пациентами до обеда и четырьмя после, но совсем не устал. Напротив, мне хотелось танцевать, тряхнуть стариной и использовать еще один шанс в качестве молодого бравого мужчины. И пусть это звучит страшно банально, но мне хотелось быть человеком, который что-то значит.

В странном беспокойстве, никак не решаясь отправиться домой, я походил туда-сюда по лечебнице. Сначала обошел по периметру просторную приемную, остановился возле красивого письменного стола мадам Сюррюг и скользнул по нему пальцами, потом зашел в кабинет. Вообще-то я люблю это место. Именно здесь я нашел свое дело и неплохо с ним справляюсь. Почему оно превратилось в наскучившую рутину? Просто ли я ленив – или, хуже, настолько заносчив, что начал тяготиться бедами других людей?

Я подошел к окну и выглянул на пустынную улицу. Ощутил прохладное дерево подоконника под ладонями, немного покачался вперед-назад. Потом резко наклонился к самому окну, ударился об него лбом и ощутил, как стучит кровь в том месте, где кожа прижалась к переплету.

Решение

Времени было 07.35, небо висело надо мной голубым, как лед, куполом. Кучка детишек в отглаженной школьной форме, с зачесанными мокрой расческой волосами со смехом толкалась на тротуаре: ребята старались выпихнуть друг друга на дорогу. Они, конечно, направлялись на другой конец города, в школу Эколь-де-Сен-Поль, и кое-кто из матерей, только что чмокнувших их на прощанье, наверняка в свое время побывал на моей кушетке. Вдруг позади меня кто-то крикнул высоким детским голосом: – Доброе утро, месье!