Он прочитал: «Lodging… 1530».

Это была сумма в американских долларах и составляла плату за шесть дней.

«Посмотрим, — подумал он в очень прохладной комнате (снаружи было сорок два градуса по Цельсию в тени), — сделали ли они мне скидку по старой дружбе и на этот раз. Я платил 255 долларов ежедневно за апартаменты, в то время как полная их стоимость составляла 525 долларов. Итак, в голове: 1530 поделить на 6 будет…»

Ничего.

Ничего не получилось. У него не получалось посчитать в уме.

«Спокойно! — сказал он себе. — Только спокойно! Еще раз: 1530 разделить на 6».

Итак, сначала 15. В 15 три раза по шесть. Бред: 3 умножить на 6 будет 18!

Тогда только два раза. Отлично, 2!

2 умножить на 6 получится 12. 3 в остатке. Сносим 3: будет 33.

33 поделить на 5 будет 6. Неправильно. Должно было выйти 5. 5 умножить на 6 будет 30!

А выходит 6. Вместо 5».

Фабер откинулся назад на спинку и прикрыл глаза. Он был не в состоянии поделить одно четырехзначное число на однозначное. Он попробовал еще раз. И еще раз. Наконец он почувствовал такой страх перед потерей рассудка, что начал считать письменно в столбик своей ручкой от Картье на номере газеты «Джерусалем пост».

Теперь сделаем все наоборот: «Старая дружественная плата за номер в «Америкен колони» составляла 255 долларов за ночь. Сколько будет, если умножить 255 на 6? 6 умножить на 5 будет 30. Значит, 0, и 3 в уме. 6 умножить на 5 снова будет 30, плюс 3 в уме будет 33, значит 3, и, 3 в уме…»

Все.

Все дальше снова не получалось. Это его настолько потрясло, что он опрокинул стакан «Биттер лемон», который стоял перед ним. Переводчица бросилась к нему.

Don’t worry, Sir. I’ll fix this in a minute…[68]

Да, она действительно молниеносно привела все в порядок, молодая, симпатичная женщина в шикарной униформе. А вот он — он еще добрых полчаса после этого сидел и тщетно пытался поделить 1530 на 6. Наконец, совершенно разнервничавшись, он заставил себя оставить это. Чуть позже, пролетая на высоте десяти тысяч метров над Средиземным морем в салоне бизнес-класса MD 84, ему с ходу, без всякого труда, удалось сделать это в уме. Но страх после этого случая не отпускал его еще много дней спустя.

И вот пол года спустя — «заевляю».

Он был в таком состоянии, что хотел помолиться, но ему не пришло в голову кому, странным образом не пришло, потому что до этого в схожих условиях он обращался к Натали: «Натали, пожалуйста, сделай! Натали, пожалуйста, помоги!» Теперь он даже не вспомнил ее имени. Поэтому он оставил свое намерение помолиться и начал ругаться. Но и это не помогло. Он знал, что выставляет себя на посмешище, но все равно надел рубашку и брюки (в комнате было очень жарко) и спустился на старом лифте вниз в маленький округлый холл и спросил у кругленькой консьержки, нет ли у них «Дудена».[69]