— Вы знали Эриха Кэстнера? — спросила Петра, которая внезапно растеряла всю свою дерзость и преисполнилась глубокого почтения.

— И очень хорошо, — сказал Фабер.

— Вот здорово! — Петра была в полном восторге. — Он знал самого Эриха Кэстнера, мамочка! Как тебе нравится такое?

— Я тоже считаю, что это здорово, — сказала мама. — И это еще раз должно доказать тебе, что не стоит так сразу наскакивать с обвинениями, а сначала надо подумать и расспросить обо всем.

Петра кивнула.

— Я прошу прощения, господин Фабер. Или господин Джордан? Как теперь?

— «Джордан», если ты не против, — сказал Фабер. — «Фабер» — только если мы с тобой наедине. — Петра засмеялась, словно ее пощекотали. — У тебя снова все в порядке! — с уверенностью констатировал Фабер.

— Давление все еще немного повышено, — сказала девочка, посерьезнев. — Поэтому я все еще остаюсь в госпитале. Следует соблюдать осторожность.

Фабер кивнул.

— Спорим, что вы не знаете, что маме нравится больше всего, что вы написали!

— Петра! — сказала мама, и Фабер в растерянности увидел, что она покраснела.

— Почему я не должна этого говорить, мама?

— Действительно, Петра…

— Господин Фабер обрадуется. Наверняка. У него столько проблем. Почему бы ему не порадоваться?

— Потому что… — начала доктор Ромер, потом пожала плечами. — Как хочешь. Но это было нечестно с твоей стороны, Петра.

— Будет мне позволено узнать, о чем говорят дамы? — спросил Фабер.

— Тогда пойдемте, — сказала Петра. — И ты тоже, мама!

«Мама, — подумал Фабер. — У Петры она есть. У Горана — нет».

Петра пошла вперед. Фабер и доктор Ромер следовали за ней, пробираясь сквозь толпу взрослых и детей в вестибюле.

— Куда мы идем?