Тогда я летал к Натали в Гамбург так часто, как только мог. Я каждый день звонил ей из Монте-Карло. Я посылал ей рукописи моих романов, так как она всегда была моим первым и самым лучшим редактором. Я посылал ей рукописи по пятьдесят, по сто страниц, потом звонил с Центрального почтамта на площади де ла Скала. Мой экземпляр лежал на узкой подставке в душной кабинке, ее копия лежала на ее письменном столе в Гамбурге (дважды на ее коленях в больничной палате), и тогда она говорила, что ей понравилось, а что считала неудачным — чересчур затянутым, мелодраматичным, перегруженным подробностями, примитивным, просто плохим, и я перекраивал мою копию согласно ее суждениям и переписывал рукопись. На расстоянии тысячи шестисот километров мы продолжали быть так же духовно близки друг другу, как и тогда, когда жили вместе, — и после моего возвращения к этой постаревшей, больной женщине наша связь стала еще сильнее, мы были одним человеком, одним существом. И все же тогда я оставался с Ивонной, возвращался к ней снова и снова, до того самого горького конца, который вынудил меня в возрасте шестидесяти двух лет начать в финансовом плане все еще раз с самого нуля. Ивонна при разводе забрала у меня буквально все, но также одарила меня счастьем моей жизни, счастьем, которое продлилось два года, до того как от рака умерла Натали.

От рака!

Это еще ни разу не приходило мне в голову с тех пор, как я узнал этот госпиталь. В этой газетной статье тоже идет речь о раке, но и ее я совершенно забыл. Какая польза от человека, который все забывает — и хорошее, и плохое? Я даже уже начал забывать Натали и ее любовь, с каждым днем все больше. Сорок лет назад у меня была другая любовь, Мира, и ее я совершенно забыл, от нее не осталось ни малейшего воспоминания.

А теперь? Теперь, — подумал он, — я снова живу с Мирой. Я верю в это. Любовь — это только слово? Чем старше ты, тем больше оно значит? Ах, если бы это было правдой! Это была бы моя последняя любовь. После нее уже не будет другой…»

Дверь отворилась, и вошла Юдифь Ромер. Он быстро поднялся на ноги.

— Сидите!

— Нет. Это ваше кресло! — Он уступил место. Она прошла так близко от него, что он почувствовал запах дезинфицирующего средства, которым она вымыла руки, мыла, которым она воспользовалась, и ее свежего дыхания. Она посмотрела на пожелтевшую газетную статью на внутренней стороне дверцы, потом на него.

— Вы вспомнили?

— Да, — сказал он.

Она сделала приглашающее движение, и они оба сели, Юдифь за свой письменный стол.

— Пару дней назад я рассказала Петре о вашей статье. Конечно, она хотела произвести впечатление. Ваше «Открытое письмо» детям онкологической клиники в Дюссельдорфе однажды оказало мне неоценимую помощь. Петра не имела в виду ничего плохого.