— Пожалуйста, называйте меня просто Горан, фрау Людмилла!

— И вы тоже называйте меня просто Людмилла! — Она посмотрела на Миру. — Вы оба приехали из Сараево, сказал мне господин Фабер.

— Из Сараево, да, — сказала Мира.

Людмилла улыбнулась ей.

— No, ja sam Ludmilla. Iz Srbie. Iz Beograda. Ja sam obde vec trideset godina. lako je dole rat, mir cemo ziveti ovde zajedno u miru i razumevanju!

— Прекрасно, что дело началось с братания, — сказал Фабер, — но я тоже хотел бы знать, о чем идет речь.

— Я сказала, что меня зовут Людмилла. Из Сербии. Из Белграда. Уже тридцать лет живу в Вене. И если там идет война, то мы здесь будем жить в мире и согласии.

— Конечно, — сказала тронутая до глубины души Мира.

— Я подумала, приготовить сегодня вечером что-то изысканное, что все охотно едят, сербы и боснийцы, хорваты и мусульмане. Я хочу приготовить, фрау Мазин, вы знаете, гювеч, подойдет? Порежу говядину на кубики, лук, немного чеснока, красную и зеленую паприку, помидоры, рис, петрушку, перец, соль, бульон, хорошенько приправить, и потушить. И белый хлеб! Его я тоже принесла.

5

5

Фабер и Мира съездили в город, чтобы забрать вещи Миры и Горана. Фабер, после того как договорился с четой Каллина и подписал короткое соглашение, составленное Марксом, позвонил доктору Беллу и сказал, что нашел для них квартиру. Врач очень этому обрадовался, тем более что Альзеггерштрассе находилась сравнительно недалеко от госпиталя.

К тому времени, когда они вернулись в дом, Людмилла уже приготовила гювеч и ушла. Горан, все еще очень взволнованный, сообщил, что Людмилла сказала, что вернется завтра в девять часов. Она накрыла для них стол на балконе, и они сидели там втроем под небом, краски которого менялись каждую секунду, с темно-синего на голубой, с нежного красного на пламенеющий, затем на серый и в заключении на бархатистый синий, на котором загорелись первые звезды.

Горан заснул за столом, день для него выдался напряженным. Однако мальчик проснулся, как только Мира дотронулась до него, и помог распаковать свои вещи и разложить их в шкафу той комнаты, которая должна была с этого момента стать его комнатой. В своей ванной комнате он целую полочку заставил пузырьками и упаковками с лекарствами, которые он должен был принимать утром и вечером, перорально, потому что, несмотря на канюлю, он мужественно глотал все таблетки и пилюли. Он принял ванну и лег на свежезастеленную кровать. Кроссовки «Эйр Джордан» он поставил на стул, а стул придвинул к кровати. Мира и Фабер обняли его.

— Это твоя первая ночь в этом доме, — сказала Мира. — Ты можешь загадать себе желание.