— Ну конечно, с химии! Они и Зигрист объясняли: сначала химия. От химиотерапии опухоль уменьшается, ясно же.

— Ясно.

«Две специалистки», — подумал Фабер.

— Через две недели она становится такой маленькой, что можно проводить операцию. Как и в случае вашей Терезы. Но после операции тоже нужна химиотерапия и облучение. Чтобы нигде не осталось других образований. Лечение длится долго и проходит сложно, да кому я это рассказываю!

— Ужасно! Это совершенно ужасно. Моя бедная Тереза. Она не сделала ничего плохого. Она всегда была послушным ребенком. Что это за Бог такой, который так наказывает невинного ребенка?

«Бога нет, — подумал Фабер. — И это единственное извинение».

Внезапно его охватил ужас: а если печень Горана невозможно будет спасти? Если она все же будет отторгнута? Если ему снова потребуется новая печень, вторая трансплантация после всего, что натворили эти лекарства? Фабер наклонился вперед. Он напряженно прислушивался, руки были мокрыми от пота.

— Да, и Зигрист со всем согласилась. Вы ведь тоже были вынуждены со всем согласиться и могли только надеяться, что ваша девочка снова поправится.

— Я молюсь об этом день и ночь.

— Это единственное, что остается… Они твердо обо всем договорились. Сегодня Зигрист пришла со своим мальчиком, и они прошли в отделение онкологии.

— И что потом?

— Что случилось потом, я не знаю. Дверь резко распахнулась, и Зигрист выскочила оттуда вместе с Робином, она кричала: «Нет, нет, нет, нет, я не позволю делать этого с Робином! Я не могу позволить ему терпеть все это! Никогда! Только не это! Вон, прочь, пойдем, Робин, нам надо уходить отсюда!» Она хотела бежать к выходу с мальчиком. Доктор Белл сделал попытку остановить ее, уговаривал ее, но ничего нельзя было сделать, она вместе с Робином ушла.

— Но почему, фрау Лодер, почему? Она же со всем согласилась? Почему она вдруг убежала? Что там произошло?

— Не знаю. Я спрашивала у всех женщин. Никто не знает. Она, должно быть, перенесла сильный шок, эта Зигрист.

— Отчего?

— Ни малейшего понятия…

— А врачи…

— Ничего не говорят.

— Да, но, Иисус-Мария-и-Иосиф, из-за чего она могла пережить такой шок, что сбежала?

— Я же вам говорю, что не знаю. Загадка. Я считаю, что для Робина нет другого спасения. Я хотела ей это сказать, но она уже ушла.