— Тебе это, конечно, тоже знакомо, — сказала Людмилла. И обратилась по-сербскохорватски к Мире. — Тесто для штруделя[113] я сделала очень нежным, чтобы оно не было чересчур тяжелым для мальчика, но зато положила побольше ореховой начинки, она ведь не может ему повредить — ведь правда?

— Определенно не повредит, — сказала Мира засмеявшись. — Вы пополдничаете с нами, Людмилла, не правда ли?

— Ну конечно, — ответила та и села. Мира разрезала баклаву, и пока все ели и пили, воцарилась торжественная тишина, только ветер пел в кронах деревьев наперегонки с птицами, и наконец Горан с набитым ртом мечтательно заметил (хотя ему было хорошо известно, что разговаривать с полным ртом не принято):

— Как это вкусно.

— Так вкусно бывает всем нам, — сказала Людмилла. — Сербам, боснийцам и хорватам, христианам и мусульманам. Все едят баклаву, но стреляют друг в друга насмерть.

9

9

— Вот! Видишь, это Тони Кукоч! Тот, что под номером семь! Он на втором месте среди лучших игроков! А вот и Скотти Пипен, самый лучший! Сейчас он бросает… бросает… рядом!

Взволнованный голос Горана доносился на балкон через большое окно библиотеки вместе с нарастающим через определенные промежутки времени ревом гигантской массы зрителей и редким неотчетливым комментарием диктора. Ветер снова и снова рассеивал все это, и слышался только шум листьев. Фабер и Мира сидели в плетеных креслах, стол после полдника был прибран, крыши церквей, музеев и тысяч домов светились, как могучий поток в золотом сиянии.

— Я рада, что они так хорошо понимают друг друга. Петра чудесная. Такая умная, такая приветливая, такая любящая, такая красивая… — сказала Мира.

— Ты точно такая же, — сказал Фабер. — И останешься такой навсегда.

— Прекрати! — сказала она.

— Ты никогда не состаришься, — сказал Фабер.

— Немедленно прекрати!

— Но это действительно так.

— Что с тобой сегодня, Trouble man?[114]

— Я сегодня думаю не только о том, что мы снова нашли друг друга, — сказал он. — Есть такие женщины, которые остаются всегда молодыми и красивыми несмотря на то, сколько им лет. Ты одна из таких женщин. — Он погладил ее по руке. — Что ты только что сказала? Trouble man?

— Да, — сказала Мира. — Ты мой Trouble man.

— Я твой Trouble man, — сказал он удрученно. — Конечно. Я ведь ушел и оставил тебя на произвол судьбы.

— У нас бы никогда все так прекрасно не сложилось, если бы ты тогда не ушел, Trouble man, — сказала Мира, схватила его за руку и крепко сжала. — Если бы ты остался, то счастье, может быть, продлилось бы пару лет, а потом все стало бы привычным и пресным, скучным — таким, как чаще всего это и бывает. И вот мы встречаемся снова после стольких лет, и все идет по-новому, волнующе, чудесно. — Она наклонилась к нему и поцеловала его в щеку, долго и нежно.