— Да что ты, Николай!.. — начал было он, но под требовательным взглядом Груни сдался и, теряясь, начал лихорадочно соображать, какие же произнести слова. «Павла Ивановича бы сюда», — мелькнуло у него в голове. И он вынужден был сказать, понимая, что говорит довольно официально, и мучился от этого.

— Дорогие мои… Я знаю, грустно вам, Груня, и тебе, Николай, грустно провожать дорогого человека. А надо провожать, так всегда было и всегда будет, без этого нет движения жизни. Вот уже в космос провожаем землян, все движется, такой наш век. Пусть дорога будет светла у нашей молодежи… И пусть не забывает она родительский порог. Счастливого пути тебе, солдат, а вам, — обратился Меркулов к Груне и Николаю, подняв стопку, — счастливого ожидания.

Николай крякнул, у Груни повлажнели глаза, все начали тянуться друг к другу со стопками и стаканами, и Маринка потянулась со стаканом, в котором был разведен болгарский сироп колодезной водой.

— А вы знаете, теперь уже не чокаются! — с наигранной веселостью вскрикнула Нинка.

— Ну, голубушка, мы не на поминках, — строго сказала Груня. — Не обессудь уж, мы по-нашему, по-русски… — Но тут же обмякла, улыбнулась Нинке, а та зарделась, поняв, что не к месту выказала свою светскость.

— Извините, это я просто так…

На какую-то минуту за столом воцарилась тишина, нарушаемая лишь звяканьем ножей и вилок, хрустом соленых огурчиков, которыми закусывали мужчины.

— Это ты, Михалыч, стало быть, очень правильно сказал: всяк сверчок знай свой шесток, — приступил Николай к давно замышленному разговору, он теперь нашел подходящий случай, голос его немного дрожал от накопившегося волнения.

— Ну, не совсем так, — осторожно поправил его Меркулов.

— Про сверчка я что-то не слышал, — улыбнулся Меркулову Анатолий, поняв, куда клонит отец.

Николай разливал водку, рука его подрагивала — от того же волнения, которое он сдерживал все время.

— Пускай сверчка не было, а порог был…

— Порог был, — согласился Анатолий, уловив это волнение отца и стараясь сгладить неловкость минуты. — Но тут большая разница.

— А раз был порог, — вроде бы не расслышав последних слов сына, продолжал Николай, трудно сдерживаясь, — то и скажи нам с матерью прямо: вернешься на этот самый родительский порог или нет.

Анатолий посерьезнел, замолчал.

— Из Амбы много солдат ушло. А вернулись — раз, два и обчелся. То на великие стройки, то по городам разбрелись. Земля-то родная, это, что же, не великая ли стройка? С ней-то как быть? Кому на ней работать?

Анатолий все молчал, потом осторожно поставил наполненную стопку.