Светлый фон

Поклонение не Богу, не правде, не красоте, не просто Жизни, а выгоде, прибыли, золоту, власти золота…

Чтобы был человек, а потом уже все остальное, не прибыль, доходы, а человек.

Люди исстрадались в мечтах о таком мире. Исстрадались и поместили в сказки, только в сказки, вымысел… и рай послеземного бытия… молитвы…

И вдруг — Ленин, коммунизм, справедливость!

Народ повернулся к нему. Разве ж за такое не стоит положить жизни!..

Да, так тоже было… и есть.

Самое важное и самое первое — собственность. Через людей переступают, они мешают, они лишние. Торжествует принцип голой наживы, Барыш определяет все, не существует иных ценностей. Пронырливость, стяжательство вытирают ноги о людей и народ. Народ покорно несет новую беду на плечах…

Уже рукопись готова, завтра отвезу в редакцию «БЛИКа»[129], а мысли все о ней. Дописал книгу в феврале — никто не взял. Рукопись поневоле оставалась на столе, и я, что ни день, прикладывался к ней, продолжая жить только ею… и дополнял ее, дополнял…

И вот уже август на исходе.

И книга незаметно, но стала другой. Выходит, и зло способно оборачиваться благом…

Какие-то куцые месяцы минули, ну февраль… март… июль… А сколько событий! О чем страшились говорить — стало фактом жизни. Те же месяцы, дни, а сколько каждый вместил! И самое замечательное — как вырос народ, какое стремительное прозрение!..

Рукопись на столе, книги смотрят с библиотечных полок — и в сознании продолжается работа: хорошо бы вставить это, а к этому вот добавить, не забыть о том помянуть, и вот это — само просится…

И расчехляю машинку, отбиваю вереницы новых страниц… Пусть, пусть… Настоящая книга обязательно выше своего создателя — в этом я убедился. Есть внутренние силы сцепления мыслей, выводов, страстей — и они диктуют свою волю. Ты только познаешь ее. И книга складывается по своим законам. Я только стараюсь эту внутреннюю логику не загубить — развернуть точно.

И этому есть объяснения. В меня тоже заложена воля событий. Я пишу, стараясь опережать события, но не всегда это удается.

С час назад вернулся — ходил на рынок, в магазинах почти ничего не купишь, а купишь — почернеешь от очередей. Из почтового ящика вынул «Известия». Мокрый от сумок, остываю в кресле, прочитывая газету. И весь проваливаюсь в чтение рубрики «Письма о жизни».

И вчитываюсь в одно письмо, вчитываюсь…

Как же можно после этого молчать?

Сажусь за машинку. Пусть еще вставка, пусть самая последняя! Люди должны знать, что было. Годы все затянут мертвой зыбью — и боль, память ослабевают, а после незаметно отступят, сотрутся, ничего не запомнится. Да к тому же я не раз был свидетелем того, как вышибаются из памяти события, как ложь выдается за правду и как все начинают верить в эту единственную «правду», назначенную.