— Делать-то что? — напоминает машинист.
Он стоит рядом, стащив с головы форменную фуражку.
— Топи, — приказывает Деев.
VII. ТРОЕ
VII. ТРОЕ
Самарканд
О горы, горы! Камни, камни. Смятыми гигантскими глыбами высятся со всех сторон, обступают. Высоко над ними висит небо — далекое и синее, подернутое легкой облачной взвесью. Сколь жестка и темна каменистая твердь, столь прозрачен и светел небесный свод. Горы и небо — песня в веках.
По низу склоны поросли желтой травой и красными деревьями, по верху — голы и серы, а местами — в снегу. Приглядись — и в серости этой различишь все краски мира, а в строгой геометрии склонов — нежные линии леса и кустарника.
На рассвете острые вершины горят кострами по синему каменному морю, на закате пылают вновь. Само же каменное море оборачивается то золотом в теплом солнечном свете, то серебром в холодном лунном. И только глубокие расселины и днем и ночью остаются исчерна-лиловыми, источая вечный холод и вечную темноту.
Эшелон погремушкой грохотал по склонам. Гулкое эхо скакало по откосам, то и дело норовя обогнать поезд и выскочить из-за угла навстречу. Ни зевак, ни путников, ни даже бродячих собак не встречалось на этом пути, а только камни и камни. Вдали, над ущельями, висели в воздухе беркуты — единственные зрители неуклонно державшей путь «гирлянды».
С крыши штабного вагона Деев смотрел на каменное море, по дну которого пробирался поезд.
До конца пути — сотня верст. Сегодня эшелон дойдет до Самарканда.
В Ташкенте провели почти сутки. Деев сам тормозил отправку, все надеялся найти еще сотню белых рубах. Не нашел.
«Ты пойми, товарищ, — сказал ему глава ташкентского гарнизона. — Права я не имею армию оголять. Аккурат через полмесяца — зима. А солдатам моим этой зимой еще Буре-бека ловить — по горам, по снегам. Что ли, прикажешь без белья? Детям твоим до целевого детдома с молочной кашей — всего-то сутки катить. Уж как-нибудь докатят».
Да, докатят. Только четыре сотни останутся потом под крышей, кашу эту молочную лопать, а одна сотня — на улице. И аккурат же через полмесяца — зима.
Деев придумал достать мануфактуры, сбегал на текстильную фабрику. Но фабрика та лишь называлась текстильной, а оказалась — чесальной: там выдирали из хлопковых коробочек вату и чесали волокно, а само волокно тюками отправляли в далекий Ярославль.
Был в милиции, в таможенном управлении, в ЧК — ничего не нашел: не было во всем богатом Ташкенте сотни белья для бездомных детей.
До Самарканда — девяносто верст…