— А ведь стоят!

— Чего им не стоять, — откликнулся Семен Родимович.

Федор с доброй завистью, — а завидовал он всем, кто был о двух руках, — осмотрел затею механика. Метров на триста уже по столбикам был проложен деревянный узкий желоб, только чтобы колесу пройти. За неимением крепких досок низ делали из тесаного должака, ну, а уж боковины городили из чего попало: попридержат колесо, и ладно. На метр какой от земли и поднималась всего дорога, лишь бы плетеная, пуда на три, верюга протащилась, не шоркала о землю. Деревянная рельса Федору понравилась, но все же он, озорно крякнув, вцепился снизу клешней и ноги через переводину перекинул, завис, как в детстве на воротах. Прогнулось маленько, но ничего, держало.

— А? — бухнулся он спиной в истоптанный грязный снег. — Не шатается?

— Чего тебя шатить, — подошла скотница Василиса Власьевна, — ты не верюга какая, ты председатель.

Что-то не понравилось в ее словах Федору, а что — не поймешь, хоть убей. Все же он, сбивая с себя грязную налипь, велел Семену Родимовичу:

— Погуще ставь устои. Ничего, подвезут бабы коротыша. Смотри вон, сколько одна Барбушиха прет!

В гору ей было, но умостила на дровушках пяток здоровенных чурок, тащилась. Федор бросился на помощь, справа подхватил лямку, дровушки враскат пошли, косо буровили снег. Барбушиха, конечно, раскричалась:

— А помогать-то помогай, да не так, чего! Да ручищами железными не вороти меня на сторону, давай!

— Верно, обеими ручищами ворочу… — посмеялся Федор, ослабляя со своей стороны лямку и тем выравнивая дровушки.

Барбушиха, как блажная, унеслась вниз на пустых дровушках, а он задумался: вот ведь, поела говядинки и знай попыхивает! Дело, которое задумал он, сил да сил требовало, а на некормленом коне далеко не уедешь, тем более что конь-то этот бабской породы, своенравный. Половина коровы, которую он выторговал у Барбушат, положения не меняла, раздразнит только языки. Лося бы какого подстрелить, да ведь за лося-то под суд пойдешь… Холодно стало Федору от этой мысли, передернул правым плечом, хотя и Семен Родимович, и Митя работали в одних душегреях. «Ну его к бесу, лося-то», — отогнал от себя лесной соблазн, прямо в чащу загнал, где все за суетой дня и затерялось. По деревне он уже бегал на пустых парах, лосиного мяса не чуя.

Учительница опять, Альбина Адамовна, встретилась, зазвала в школу. Делать нечего, он с порога подтвердил прежнее обещание:

— Будет, будет молоко.

— Какое молоко! — махнула она рукой, бессильно опускаясь за парту. — Иван нашелся.

— Живой?!

— Что ты, Федор, живые разве сейчас находятся. Слава богу, хоть мертвый…