— Не плачу, я, Саня, видишь, смеюсь?

Скрывая невольные слезы, потащила ковер за перегородку, в спальню, а сзади ее будто кулаком подтолкнул этот оботур, Юрий:

— Мамка наша утонула, чего врать-то.

И тогда Марыся кинулась обратно, испуганно замахала руками, будто отгоняя наваждение:

— Нет, нет, не утонула она, она живая! Слышите, детки?..

Верила в это сейчас, как никогда на свете.

5

Настал день, которого Федор давно ждал: навозная дорога была готова. На добрый километр протянулись хоть и наспех поставленные, но крепкие, с раскосами, стояки, по которым пролегла деревянная рельса. Начиная где-то с полпути, звенья наглухо не скрепляли, так что их можно было переносить, поворачивать оконечность дороги то в одну, то в другую сторону. Семен Родимович и Митя еще и дальше городили свой самодельный огород, но с ближних участков пора было уже и начинать. Время-то дорого. Пока еще держит тоненький наст. От последних развалов можно где на лошадях, а где и на дровушках развезти по полю, разбросать по кучам. Когда отойдет земля, ихней малой силой, да по грязи, этот навоз не осилить, а теперь милое дело, если не прозевать. По крайней мере, ближние поля будут унавожены — в этом Федор уже не сомневался. Если весь нынешний навоз на поля вывезти, так хлеб попрет как на дрожжах, а если еще и летошний подобрать, так можно засыпаться житом да рожью. А не дать ничего, так и пахать нечего: здешние пески-жоруны за эти безлошадные годы сожрали на полях весь прежний перегной, как в прорву какую ушло все, унесло и без того жидкую землю. Ну, а коль старые запасы вывезти на поля, то жрать им не сожрать, облопаются и жоруны, так погонят вверх все живое и зеленое, что риг не напасешься. Невелика премудрость, чтоб это понять, да велика тяжесть: слабы женские руки, тощи конские спины. Поэтому на подвесную дорогу Федор чуть не молился. Подошедшего с дальнего конца Семена Родимовича при всех обнял:

— Свалитесь, шалопутные!

Не свалились они, а вот Веруньке не повезло: загляделась, видать, на Митю, не удержала свою верюгу. Теперь уже впереди только Барбушата неслись. Федор со своей Марысей переглянулся: мы-то не отстанем, а? И Марыся ему заносчиво кивнула: чего отставать, Федя! Оба коромысла раскатились так, что того и гляди сшибутся. Барбушата молодые да мяса, видать, от своей коровки наелись, знай потряхивали юбками, знай покрикивали:

— Э, нет, Федя, не догонишь! Э, нет, куда тебе со своей брюхатой Маруськой!

Не обижали его эти грубые смешки, да и сама Марыся вроде ничего, терпела. Одного и хотелось Федору: чтобы у Барбушат, раз уж так, колесо слетело с рельса. Но Барбушата хоть и со смешком, а до конца передом неслись, там, с последнего звена, так и хрястнули корзины. Семен Родимович с Митей посторонились, но оба в один голос заметили: