Федор опять покурил и опять убежал в правление. Там он позвонил Максимилиану Михайловичу и попросил поторопиться с семенами, весна, мол, идет. Максимилиан Михайлович ответил, что и сам весну грудью простреленной чувствует, нечего зря кричать, и вышло, что они маленько поругались. Про Семена Родимовича в горячке он и позабыл, а вспомнил уже по дороге в кузницу. Ну, теперь-то и было самое время доругаться. И на этот раз Федор решительно подступил: выведет пройдоху на чистую воду, да и вся недолга! Но Семен Родимович, сильно припадая на калечную ногу, таскал с задворья сваленные там по осени плуги, тяжело ему приходилось. И Митя таскал, тоже не очень-то сильный. Федор им немного помог хваткой своей рукой, думал, сейчас курить начнут, тогда и ругань. Они же, как нарочно, принялись ржавые гайки крутить, обивать их молотками, чтобы снять лемеха и предплужья и новую партию в горн загрузить. Нудно это у них шло, с великим потом. А кого винить, что плуги побросали под открытым небом? Переезжая на новое место, избишинцы и дома не успели достроить, когда уж было думать о сараях и навесах. Хорошо еще, что стаскали бабы все в общую кучу, поближе к кузне, — могли бы и на полях побросать. А так все же под рукой оказалось. Пожалуй, через недельку, не мешай кузнецам да дай им немного поесть, и готовы будут плуги, а может, и бороны подправят…

Федор в третий раз покурил, поматерился про себя, а вслух, вопреки своему желанию, сказал:

— Ты как, Семен Родимович, тянешь немного?

— Раньше тянул, но кузнечная работа ведь… Молот стал что-то тяжел.

— Тяжел?

— Ой, и не говорите, Федор Иванович… Стыдно за себя, по́том весь исхожу. Как бы не свалиться, не закончив плуги…

— Я те свалюсь, я те поваляюсь! — ясно представил Федор, председатель однорукой деревни, как будут лежать возле кузни разобранные и разбросанные на стороны плуги. — За одно такое слово, смотри, холку намылю! И тебе, Димитрий, тебе тоже! — И помощника крепким словом пригрел. — Вы работайте, нечего. Силы я вам маленько подкреплю… мяском, пускай меня бабы ругают! Для них же облегчение делаем. Пускай, пускай покричат. Я уши соломой заткну. Пока молотком машете… по фунту мяса будете получать, нечего. Для того и выпросил бочок у Барбушат, от коровы то есть. У самих-то у них бока помягче, которую ни возьми, а?

К веселому обещанию свел свою ругань, но мужики не смеялись, устали. Откинулись спинами к стене кузни — и как неживые глаза позакрывали. Какая тут ругня? Чтобы не напуститься не вовремя на механика, уже заранее подкормленного фунтиком мяса, он убежал от них и больше в этот день к кузне не заворачивал.