Верунька тем временем принесла веревки, позвала с лешей дороги еще женщин, трех коров кое-как подняли, подвесили, и Василиса Власьевна стала поить их теплой водой и пихать им в глотки распаренную березовую кашу. Пробовали поднимать и тех двух смертниц, но они обвисали на веревках плешивыми бездыханными кулями. Федор вывозился в навозе, раздергал пустое плечо и застонал от боли и своего полнейшего бессилия:

— О-о… прах меня бери!..

Василиса Власьевна его немного почистила, он посидел у теплой печки, баюкая больное плечо, и вдруг вскочил, крикнул:

— К дьяволу все! Беги на конюшню, неси шорный нож!

Она сразу поняла его намерение, замахала руками:

— Что ты, что ты, окстись! В тюрьму, Федор, пойдешь!

— Ну, и пойду, если надо, а ты ножик все-таки давай. Давай же, тебе говорят!

Василиса Власьевна побежала, ножик принесла, но не отдавала:

— Нет, Федор, пожалей себя, семейку свою…

Он ножик выхватил и подошел к ближней корове. Она пооткрыла глаза, потянулась к нему и мордой. Ни страху, ни удивления, одна какая-то человеческая радость, что вот сейчас наконец-то кончатся ее мучения. Федор погладил замурзанную высохшую морду, корова лизнула его по руке языком, все понимая и как бы прощаясь. Больше он не мог затягивать это прощание, промеж ног зажал тощую, всхлипывающую шею, коленками отвернул горло и полоснул ножом. Ожидал, что кровь так и засвищет фонтаном, а она текла лишь тоненькой бледной струйкой: пусто было в жилах, и без ножа издыхала уже корова.

— Вот, — подошел он к другой, — давай и с тобой попрощаемся.

Но эта и языком лизнуть его руку не смогла, торопила выкаченными, угасавшими глазами: давай же ты, человек, кончай эти муки!

Он тем же широким взмахом и ей горло развалил. Хорош был шорный нож, еще довоенный, валялся в шорницкой без надобности, а теперь вот пригодился…

Федор не стал и ждать, когда сбежит, сцедится иссохшая кровь, — послал за Семеном Родимовичем. Тот пришел скоро, но свежевать туши не решался. Человек пришлый, боязливый.

— Не бойсь, — успокоил его Федор, — коров я прирезал сам. Твое дело подчиненное: шкуру снять да мясо разделать.

— Так-то оно так, — тянул Семен Родимович, — а все же за коров отвечать придется. Вы обо мне подумали, Федор Иванович?

— И о тебе, и о всех вас думал. Чего встали? Тащите на кормокухню, подстилку еловую готовьте, воду припасайте. Или совсем забыли, как мясо делается?

— Забыли, — согласилась с ним Василиса Власьевна. — Да чего теперь толковать! Дело сделано, надо свежевать моих коровушек.

Старую скотницу послушались, побежали за ельником, который был заготовлен для подстилки, потащили одну за другой коров, разложили на лапнике. Семен Родимович, вздохнув, принялся полосовать туши, а Федор ушел в контору, наказав: