– Ты это не описывал! Ты описал только последний день, когда было лето!

Его лицо кривится как от зубной боли. Внезапно он мягким голосом просит ее:

– Дай мне сигарету, сделай одолжение.

Женщина уходит вглубь дома. Пачки нет ни на столе в гостиной, ни возле раковины на кухне. Она возвращается в гостиную и ищет в складках дивана, под столом, и тогда она вспоминает – она же вынула пачку, когда стучалась в запертую дверь сына. Пачка действительно там, на полу. Но зажигалки там нет. Она идет на кухню и открывает ящик.

Нам следует жить, как кошки, размышляет она, поменьше думать. И одного-единственного мига не проживешь, если занимать себя мыслями о вечности. В своих мыслях она не косноязычна, напротив, весьма красноречива.

Внезапно слышится глухой удар. Она устремляется к окну.

– Что там?!

Она смотрит вниз.

– Гриша… – Сквозь ее зубы прорывается наружу имя любимого сына, чье тело, верно, распростерто там меж ужасающе подрагивающих кустов. Однако из них вдруг появляется бомж. Он подтягивает штаны и застегивает ширинку. Его вонь добивает даже до четвертого этажа.

– Принесла сигарету? – спрашивает сын, находящийся точно там, где она его оставила, – на подоконнике.

Вздох облегчения вырывается из ее уст.

– Да-да. Вот.

– Бросай сюда.

– Может, слезешь с подоконника и откроешь дверь?

– Бросай.

– Ты попытаешься поймать и чего доброго сверзишься вниз.

– Бросай, – говорит он холодно.

– Я не нашла зажигалки…

– Она у меня. Кидай, я ловлю.

Она кидает ему пачку сигарет, и он ловит ее одной рукой. Зажигает сигарету, глубоко затягивается и выдыхает густой дым. Она не сводит с него глаз. По его щекам текут слезы. Она, ясное дело, тоже плачет. Он подергивает босыми ступнями в воздухе, как ребенок, проверяющий, насколько холодна вода в бассейне. Голова его кренится вниз. Затем подаются плечи. Она начинает чувствовать то, что только мать, только родственная душа-близнец может почувствовать.