– А вот тут извини меня, – в голосе ее появляются менторские нотки, – переселение душ существует и в буддизме, и даже у друзов здесь, в Израиле…
– Но ты же не буддистка и не друзка, верно? Еще как верно. И точка. Хватит. Ты не перевоплощалась.
– Перевоплощалась.
– Нет.
– Я перевоплощалась, Гриша.
– Нет, нет и нет! – Он заходится в приступе кашля.
– Хочешь чаю?
– Чаю? Ты что, в самом деле думаешь…
– Почему ты такой упрямец? Ты искал меня всю жизнь, и вот она я. Я все время была здесь. – Ее лицо внезапно светлеет, словно высвеченное лучами солнца, хотя на самом деле это всего лишь сноп света от уличного фонаря.
– Да кто вообще тебя искал?!
– Ну хорошо, пусть не искал, – соглашается она. – И правильно делал, что не искал. Но теперь ты написал для меня книгу. Отличную книгу. Письмо с признанием в любви. И я люблю тебя…
– Фу, гадость, бр-р… – Поднимающаяся в нем ярость приковывает его седалище к подоконнику. Он машет руками, но не падает вниз. – И я не для тебя писал, и вовсе это не любовное письмо, дура, это предсмертная записка самоубийцы. Которая предназначалась всем дорогим душам, прочитавшим ее, тем, которых ты тщетно пыталась прогнать из книги!
– Ладно-ладно, унижай меня, издевайся надо мной, я привычная, – цедит она по-русски словно сама себе, и ее пальцы выковыривают из паза жалюзи сухой листок, который рассыпается при прикосновении. – Ты четыреста лет так со мной поступаешь. И в глубине души ты ведь знаешь, что я – твоя душа-близнец…
– Как это можешь быть ты, объясни мне, как? – Держась одной рукой за оконную раму, он усаживается поудобнее, нога на ногу. – Предоставь мне хоть одно доказательство, только одно, два я не прошу!
– Доказательства ему подавай… – бормочет она, словно обращаясь к стороннему наблюдателю. – Я проглотила устрицу, чтобы спасти тебе жизнь…
– Ну да, конечно, – презрительно рычит он, – это ты вычитала в книге, когда проникла в мой компьютер.
– Когда мы были маленькие, мы играли в “шишкэ”, а наш папа делал надгробия…
– Скажи, ты совсем тупая? – вскипает он. – Сказано же, приведи доказательство, о котором у меня не написано!
– Когда ты был Джимуль, а я Гавриэль, как-то зимой шел проливной дождь, может, дня три подряд, никто не знал, где мы, а мы провели все это время в постели, сказали себе, что это Ноев ковчег, а мы – все звери вместе…
– Но я же все это описал, к чертовой матери! Ты что, глухая?