– Марина, слишком много пафоса, – говорит он. – Ты не только не моя душа-близнец, я тебя знать не знаю, ты для меня чужая.

Наконец ему удается оседлать подоконник: одна нога снаружи, другая внутри.

– Кстати, это преступление – то, что ты сделала, – продолжает он, словно читая ей мораль, – вломилась в такой личный документ…

– Так сотри все, что я написала! – взрывается она. – Что из-за этого из окна-то сигать? Я лишь хотела…

– Но ты была права, сука ты вонючая. Права. Нет никаких перевоплощений.

– Как это нет? Есть! Конечно же, есть. – Ее подбородок убедительно вздергивается вверх.

– Что, прости?

– Есть переселение душ, и я, и ты – мы оба это знаем. Я сказала читателям, что нет, чтобы сбить их с толку, как в детективном романе, когда пытаются запутать, кто там убийца. Я не хотела, чтобы они встали между нами.

Мужчина закрывает глаза и глубоко вздыхает.

– Сударыня, – говорит он, – вы мешали мне жить, так, пожалуйста, хоть не мешайте умереть.

– Если ты упадешь, я тоже упаду.

– А мне все равно. Больше мы не встретимся. Знаешь почему? Потому что нет переселения душ, ничего нет.

– Конечно, встретимся, как встречались всегда. Это же я была с тобой в Венеции, в… в… в Хорбице…

Мужчина издает смешок.

– Я Гитл, Гец! – Она показывает десны.

Мужчина становится серьезным и внезапно бьет кулаком по створке жалюзи.

– Заткни свой грязный рот, слышишь меня?! Не смей произносить “Гитл”, не смей произносить “Гец”, в жизни не произноси больше этих имен!

– Посмотри на меня, Гедалья… Это я, Гейле. – Ее губы дрожат.

– Хочешь, чтобы я тебя придушил, а потом уже прыгнул вниз?

– Я не боюсь. Ты уже убивал меня, когда мы были в Марокко. Отравил меня ядом, когда я была Гавриэлем.