Майлз наскоро прокрутил в голове их недавние беседы:

– Кажется, нет.

– Ее работу, одну из двух в их параллели, взяли на городскую выставку.

– Дорис Роудриг выбрала картину Тик?

– Не будь идиотом, – фыркнул Мейер. – Судить я пригласил профессора из колледжа. Кристина тебе ничего не говорила?

Разом сконфуженный, обиженный и гордый, Майлз покачал головой. Их отпуск, начинал понимать он, был коротким периодом гласности, когда Тик делилась с ним кое-чем из происходившего в ее жизни, той информацией, какую в детстве она выкладывала без понуканий. Майлз надеялся, что эта открытость будет иметь продолжение, но всего одного месяца в новом учебном году хватило, чтобы дочь опять отдалилась от него. Возможно, виноват в этом он сам. На днях он чересчур резко выступил против молодого Минти, что лишь убавило у Тик охоты откровенничать с ним.

– В последнее время, – сказал Майлз, – она прячется там, где я не могу ее найти. Если я и узнаю что-нибудь, то лишь путем наводящих вопросов, переходящих в допрос. А матери она рассказывает еще меньше.

– Она старшеклассница, Майлз. Они все как нелегалы.

Оба помолчали, наблюдая за никудышной игрой, потом Майлз сказал:

– Наверное, из нашего развода она сделала вывод, что никому из нас нельзя доверять. Может, она и права.

– He-а, ты заблуждаешься. Просто она понимает, что рано или поздно ты сам обо всем узнаешь.

– Думаешь?

– Видишь ли, – признался Мейер, – боюсь, пару недель назад я нагрузил ее сверх меры. И сразу же об этом пожалел.

– Парнишка Восс?

Отто кивнул с виноватым видом:

– Она тебе говорила?

– Конечно, нет.

– Я слыхал, вы наняли его в ресторан. Ты явил невероятную доброту. Он проблемный парень.

– Проблемный в каком смысле? – Майлз припомнил загадочное предостережение Хораса.