– Полагаю, парень живет там один, – заключил Отто. – И полагаю, уже некоторое время.

– Может, она в больнице?

– Я подумал об этом. – На самом деле, прежде чем прийти в “Гриль”, Отто вернулся в свой кабинет и навел кое-какие справки по телефону. – Минувшим апрелем Шарлотту Оуэн госпитализировали в Мемориальную больницу графства Декстер в Фэрхейвене с диагнозом “пневмония”, спустя две недели выписали. Больше она в больницу не попадала.

– Но есть и другие…

– Это еще не все. В доме нет ни электричества, ни телефонной связи с конца марта, а когда я повернул кран на кухне, вода из него не текла.

– Боже правый, Мейер, она не могла умереть. О таких вещах становится известно. Об этом сообщает наша газета.

– Знаю, знаю, – согласился Отто, приканчивая молоко. Кроме больницы, Отто позвонил в администрацию графства. Свидетельства о смерти на имя Шарлотты Оуэн никогда не выписывали. А в морге не лежало ни одного неопознанного тела пожилой женщины. – Не молчи. Мне легче, когда я слышу твой голос.

– Этому должно быть какое-то объяснение.

Отто придвинул стакан к стопке тарелок и чашек, оставшихся после компании девушек.

– Да, знаю. Проблема, которая меня вот-вот коснется, в том, что Шарлотта Оуэн умерла прошлой весной, вернувшись из больницы в дом, где нет отопления, и парень не сказал об этом ни единой душе.

– Тогда где она, Мейер?

Секунду Отто размышлял, рассказать ли старому другу о трех записках с тем же вопросом, но решил воздержаться. Странно, как меняется смысл вопроса, когда речь идет не о живой, но о мертвой женщине.

Но кое-что Майлз имел право знать. А точнее, о мешке для грязного белья.

– Запомни, я тебе ничего не говорил, – начал Отто, отлично понимая, что разглашает конфиденциальные сведения из личного дела ученика.

Когда он закончил, Майлз был белым, как его фартук.

* * *

Было за полночь, когда Отто Мейер добрался до дому. Первое, что он сделал, – вошел в комнату сына. Адам спал. Как всегда, он улегся в постель, не выключив компьютер. На экранной заставке, которую Адам поменял недавно, человеческий череп ехидно скалился на весь мир, прежде чем развалиться на куски и растаять, чтобы затем вернуться целехоньким с той же широкой ухмылкой. Отто, вымотанный за день, почувствовал, что вот-вот разрыдается; выключив компьютер, он посидел несколько минут в темноте, наблюдая в тусклом свете, проникавшем из коридора, как дышит его сын.

Когда он вошел в спальню, которую двадцать два года делил с женой, Энн спала с включенным телевизором, настроенным на один из местных каналов; вещание уже закончилось, но в одиннадцатичасовых новостях город оповестили о происходящем. Завтра? Он даже не хотел об этом думать. С раннего утра на лужайке у их дома будут кишмя кишеть журналисты. Отто быстро разделся и лег в постель рядом с женой. Энн проснулась и взяла его за руку: