Это и вправду угнетает, думала мисс Миллимент, небольшими зигзагами поднимаясь на холм возле Хоум-Плейс, куда она направлялась вместе с Анджелой после чая. Съездив вместе со всеми за противогазами, мисс Миллимент, чтобы быть хоть чем-нибудь полезной, почитала леди Райдал вслух те отрывки из Times, которые ей хотелось послушать: некрологи, «Придворный циркуляр» и несколько писем. Потом сообщила о своем желании навестить Клэри Виоле и Джессике, и Анджела вызвалась сопровождать ее. Она была очень миловидна и поразительно похожа на ее мать в том же возрасте (мисс Миллимент давала уроки Виоле и Джессике до семнадцати и восемнадцати лет соответственно), но казалась очень замкнутой, в то время как Джессика всегда была такой общительной, исполненной живости и веселья. Мисс Миллимент попыталась заговорить с Анджелой о Франции, но Анджеле, похоже, совсем не хотелось разговаривать, и мисс Миллимент, предположив, что Анджела влюбилась в какого-нибудь молодого француза, с которым ей пришлось расстаться, тактично перевела разговор.

– Ваш дядя говорил мне, что пишет ваш портрет. Как вы думаете, мне может представиться случай увидеть его?

И Анджела, которая немного опередила ее, сразу же остановилась и с живостью обернулась:

– О, мне бы так хотелось, чтобы вы его увидели! Я приходила позировать сегодня утром, но он сказал, что, по его мнению, портрет уже закончен. А по-моему, еще нет! Я была бы так рада услышать ваше мнение!

Они вошли в дом через переднюю дверь, миновали комнату, где старшая миссис Казалет в шляпе подшивала на машинке шторы, вышли в большой зал, где накрывали стол к детскому ужину, потом по довольно темному коридору, где она чуть не споткнулась, но это потому, что у нее развязался шнурок (они были слишком короткими, чтобы завязывать их двойными бантиками), и через обитую сукном дверь вошли в длинную темную комнату с бильярдным столом и эркером в дальнем конце. Там и находилась картина. Интересный портрет, подумалось мисс Миллимент. Ему, похоже, удалось передать парадоксальную истому и пыл молоденькой девушки, атмосферу выжидательности и пассивности, и она заметила, что изображение рта, которое зачастую оказывается ахиллесовой пятой для многих художников, в этом случае далось ему гораздо легче, ведь Анджеле достался рот матери – в точности как на картинах прерафаэлитов, полный, но изящно очерченный, наглядный пример природы, подражающей искусству, но это же штамп, не требующий творческого восприятия артиста… модные портретисты, конечно, всегда наделяли натуру теми или иными чертами – взять хотя бы похожий на розовый бутон рот Лели…