А рядом пахолик клял все на свете, трясясь как полоумный, пытаясь спрятаться от мороза в соломе. И хрипел смольнянин. Николаус вставал, растирал ноги, ходил из угла в угол. Это и было его наказанием. Да, так он и думал.

Наконец стражники сжалились и разрешили принести дров. Стало потеплее. Но это было мимолетное неверное тепло.

В один из дней Николаус наконец решился спросить у пахолика о Петре-иконнике. Тот не смог ничего ответить, но зато вопрос услышал хворающий смольнянин.

— Погорел Петр со своими травами и иконами да красками! — сквозь кашель выпалил он.

— Что это ты говоришь, пан? — спросил Николаус.

— То и говорю: сгорел его дом. И неведомо, то ль от неразумия, то ль от чьей-то проделки, а может и стрела с паклей в смоле из-за стены прилетела, ежели из арбалета ударили.

Николаус молчал, тупо глядя себе под ноги, слушая хриплое дыхание этого смольнянина с шелудивым лицом. Потом поднял голову, посмотрел на смольнянина.

— А… сам?.. И еще у него была внучка?

— Вясёлка, известное дело, была, яркая девка… к-ха-ха-рр… проклятье… Нету их больше, пан. Ушли в дым с травами… Да у тебя к ним было дело?

— Петр меня лечил, — ответил Николаус и замолчал.

Он не отвечал на какие-то другие реплики этого смольнянина и пахолика. Николаус онемел и отрешился от всего. И он уже не чувствовал ни голода, ни холода, ничего. Лежал на соломе, скрючившись. И перестал молиться.

В отупении прошли недели.

И в один из солнечных морозных дней поднялась сильная пальба, отовсюду доносились крики, только собаки не лаяли — всех поели. Узники спрашивали друг друга: что там случилось? Берут снова замок приступом? Сам царь из Москвы пожаловал? Или, наоборот, король пленил Шеина? Что?.. Еще утром, когда принесли просо и воду, ничего не было известно, и вот… Что же случилось?

И в полдень послышался топот коня, фырканье, скрип снега, и дверь с визгом отворилась. В солнечном проеме стояла чья-то фигура.

— Фу, ну и дух же у вас, паршивцы!.. — рявкнул человек. — Гниете заживо! Так бы и дальше… Но — радуйтесь и ликуйте: его величество в честь победы Короны и утверждения сего града под ее сенью с этого дня переменяет вашу участь. А именно! — возвысил он голос, как будто читал указ, хотя в руках у него не было никакой бумаги. — Воры будут высечены и отпущены.

В избе стояла мертвая тишина, даже хриплое дыхание смольнянина с одутловатым лицом поутихло. Тот пан в дверном морозном и как будто дымящемся проеме, стоявший там, как некий демон или ангел на краю другого мира, продолжал:

— Нерадивцы заплатят положенные злотые в замковую казну. А изменников никакая милость не коснется. Да будут они казнены в назидание. И это все!