Кто-то, кого я не хотел знать.

Позвал слугу, приказал ему собрать мне багаж. Позднее Маргарет постучала в мою дверь, но я отказался общаться с нею.

Я сел на дневной поезд до Холихеда, а на следующее утро пересек море и сошел на берег в Кингстауне. Вечером дублинский поезд добрался до Голуэя, а я чувствовал себя настолько измотанным, что выбора у меня не оставалось – только сразу же лечь в постель в отеле на Эйр-сквер.

Когда я проснулся утром, головной боли у меня не было, но вскоре она вернулась. Я не смог заставить себя позавтракать и не решился нанять частный экипаж, а потому сел на рейсовый, который ежедневно отправлялся в Клифден. Ехал я один. Я не хотел никого видеть, а потому оставил слугу в Лондоне, и никто не взирал на меня неодобрительно, когда я сел между священником и женой фермера. Экипаж поскрипывал, продвигаясь по сельскому пейзажу Утерарда. Потом деревья кончились, луга уступили место болотам, а вдали завиднелись громадные голые горы Коннемары и Джойс-кантри.

Я вышел из экипажа в Мам-Кроссе, где дорога разветвлялась: одна развилка на Клифден, другая – на Линон, и мне удалось нанять лошадь у одного из живших там дальних родственников Дерри. Несчастное животное отказывалось спешить, как я его ни подгонял. Поэтому прошло больше часа, прежде чем я наконец съехал с дороги на Линон и направился вверх по склону через ущелье к перевалу между Нокнафохи и Баннаканнином.

Погода стояла не по сезону жаркая, и я редко видел долину такой спокойной. Даже рваные берега озера казались выровненными, а склон по другую сторону долины, где стояла Кашельмара, таинственно сиял каким-то неестественным мерцающим светом.

Наверное, Дерри заметил меня издалека, потому что, когда я миновал оконечность озера и моя лошадь начала подниматься по склону, я увидел, как он бежит по темной подъездной дорожке к воротам.

Дерри поднял руку, весело помахал. Если бы я был поближе и мог его услышать, он бы сказал со смехом: «Жизнь прекрасна, правда?» – и я вдруг снова стал самим собой, и все мои неприятности не значили ничего.

Он начал отпирать ворота гигантским ключом. Я все еще находился от него на некотором расстоянии, но, когда ворота открылись, я поднялся в стременах, чтобы прокричать приветствие.

Дерри так ничего и не услышал – бросился ко мне. Прежде чем я успел произнести хоть слово, увидел яркий отблеск солнца от летящего клинка, затем донесся стук о землю бесполезного пистолета, выпавшего из его руки.

Он остановился. Какое-то мгновение стоял, гордо выпрямившись, глаза его сверкали, ветерок чуть шевелил его волосы, а потом рухнул сначала на колени, а затем лицом вперед – в дорожную грязь у его ног.