Я не смогу забыть тот день, когда узнал об убийстве Хью Макгоуана.

Долгое время этот человек не вызывал у меня иных чувств, кроме презрения и ненависти, но то потрясение, которое я испытал, узнав о его смерти, разбудило более старые воспоминания. Хотя я и пытался их прогнать, мне это не удалось. В моей памяти всплыли его первые дни в Кашельмаре. Вот он сказал моему отцу: «Поедем-ка прогуляемся верхом, только мальчика на сей раз оставь дома». Это было, когда он горел нетерпением и не обращал внимания, что я здесь и слышу каждое его слово.

Но отец ответил: «В субботу по утрам я всегда выезжаю с Недом. Отправляйся один, если тебя не устраивает его общество».

Все говорят, будто мой отец во всем соглашался с Макгоуаном, но это не так. И еще утверждают, что ничто не могло нарушить спокойствия Макгоуана, что он был холоден и неколебим, как кусок мрамора, но и это не так. Я видел, как его бросило в краску, когда мой отец отчитал его. Хью посмотрел на меня, и я заметил его смущение и растерянность.

– Хорошо, – произнес он наконец. – Мы поедем все вместе.

Но я, конечно, тут же обратился к отцу и в глубокой скорби сообщил ему, что не желаю общества мистера Макгоуана в такой драгоценной для меня утренней субботней прогулке.

Это смутило Макгоуана еще сильнее. Помню, как он переминался с ноги на ногу, словно ждал, что мой отец исправит ситуацию, но, когда тот промолчал, Макгоуан стал спасать положение сам.

– Нед, извини, – сказал он, – мне нужно было обсудить с твоим отцом кое-какие дела, и я подумал, что тебе будет скучно с нами, но дела могут и подождать. Надеюсь, ты поедешь.

Однако я и это не проглотил. Дети всегда чувствуют обман.

Отец присел на корточки рядом со мной, заглянул мне в глаза:

– Мистер Макгоуан не хотел тебя обидеть. Он просто сказал не подумав. Мы все, бывает, грешим этим, так что не обижайся на него теперь, когда Хью извинился. Поехали, а то утро закончится, а мы так нигде и не успеем побывать.

Тем вечером Макгоуан попытался загладить свою вину. Он дал мне несколько картинок для моего альбома, рассказывал о Шотландии, хотя все слова у него быстро кончились. Хью не умел общаться с детьми, и, хотя пытался наладить со мной контакт, его застенчивость мешала этому.

Никто не вспоминает, что Макгоуан был застенчив, хотя моя мать говорит, что он был замкнутый, никогда не упоминал о своей семье или о прошлом. Узнать что-нибудь о нем или подружиться с ним было чрезвычайно трудно. Вот почему, я думаю, он, сблизившись с моим отцом, держался за него до конца. Все твердят, что его влекли отцовские деньги, но за этим стояло нечто большее. Мой отец был полной противоположностью Макгоуана – красивый, обаятельный, привлекательный, и Хью сначала был польщен его дружбой, а потом и благодарен за нее. Его преданность отцу была неизбежной в тех обстоятельствах, а его ревность к моей матери стала естественным следствием этого несгибаемого восхищения.