Драммонда такая перспектива вполне устроила, он написал письмо сыновьям, просил их приехать и обсудить восстановление дома, но ни молодой Максвелл, ни Денис даже не ответили. И тогда Драммонд обсудил это со мной, а в следующую субботу мы поехали в Клонарин посмотреть развалины его прежнего дома.

Я к тому времени чувствовал себя с Драммондом совершенно свободно. Этот человек спас меня в Америке, привез домой. Меня больше не беспокоило, что он организовал убийство Макгоуана, – этот негодяй заслужил смерть, а Драммонд был хороший. Герой, который был достоин того, чтобы счастливо жить с моей матерью до самой смерти. Я чувствовал себя гораздо лучше теперь, когда так ясно видел ситуацию в черных и белых тонах. Все снова встало на свое место. Никаких головокружений, никакого смятения. Даже мой отец занял надлежащее ему место – в стороне, вдали от меня и моей матери в английском саду дома дяди Дэвида. Он вышел из лечебницы в Лондоне в декабре и провел Рождество с моими дядями в загородном доме, который прежде принадлежал моей тетке Маргарет.

– Я рад, что ему лучше, – сообщил я Маделин, когда она привезла нам это известие, а потом тетушка и сделала свое ужасающее предложение.

Я вежливо ей ответил, что предпочел бы не встречаться с ним, но тетя Маделин отмахнулась от моих слов.

– Твое желание не имеет значения, – энергично сказала она. – Нам всем иногда приходится делать то, что нам не нравится.

Моя тетушка Маделин была невероятной женщиной, старше отца и гораздо меньше ростом, в ней, я думаю, не набралось бы и пяти футов. У нее была круглая крутая грудь, мягкий соблазнительный голос, а разум – как «Кольт-44». Еще у нее были красивые щиколотки. Я видел их только раз, когда она поднималась в экипаж на сильном ветру, но запомнил навсегда.

– Мой отец не имеет права видеть меня после того, что он сделал, – ответил я, начиная нервничать.

– Мой дорогой мальчик, – возразила тетя Маделин, – не тебе судить твоего отца. Господь сделает это весьма квалифицированно, когда придет время.

Мы уставились друг на друга. Дело происходило в гостиной, пока мама уводила детей в детскую, и больше никого в комнате не оказалось.

– Твой долг – встретиться с ним, – настаивала тетушка.

– Я не поеду! – резко бросил я, впадая в панику.

Хотя теоретически я был готов к снисходительности по отношению к отцу, на практике при мысли о том, что я снова увижу его, мне становилось нехорошо, хотя я и не знал (да мне и все равно было), то ли от смущения, то ли от стыда, то ли от злости.

– Эдвард, я очень разочарована в тебе, – заявила тетя Маделин. Никто никогда не называл меня полным именем. Я молча опустил голову и уставился в ковер. – Твой отец совершал ужасные вещи, но я знаю, что он и страдал ужасно. Я видела его совсем недавно и могу поручиться: Патрик раскаивается в том, что сделал несчастными своих детей. Нужно ли мне напоминать тебе, как он предан всем вам? Не могу поверить, что ты забыл.