Изабель медленно легла. Больней, чем рана. В кои-то веки Вианна была права. О чем она думала, когда решила спрятать летчика в доме сестры, где квартирует капитан вермахта?
– Сколько я тут пробыла?
– Четыре дня. Рана заживает. Твоя сестра хорошо тебя заштопала. Лихорадка вчера утихла.
– А… Вианна? Как она? На самом деле?
– Мы подстраховали ее как смогли. Она отказалась прятаться. Так что Анри и Дидье закопали оба тела, подчистили в сарае и разобрали мотоцикл.
– Ее будут допрашивать, – сказала Изабель. – А убийство будет мучить ее всю жизнь. Она не умеет ненавидеть.
– До конца войны научится.
Изабель почувствовала, как внутри у нее все сжимается от стыда.
– Я люблю ее. По крайней мере, очень стараюсь. Как так получается, что я об этом забываю, едва мы начинаем спорить?
– Она сказала примерно то же самое на границе.
Изабель попыталась повернуться и задохнулась от боли в плече. Глубоко вдохнув, собралась и все-таки перевернулась на бок – медленно. Оказывается, кровать меньше, чем ей показалось, и он совсем близко. Они лежали как любовники – она у него на плече, глядя на него сверху вниз, а он на спине, глядя в потолок.
– Вианна была на границе?
– Да, а ты лежала в гробу, в телеге. Она хотела удостовериться, что мы перебрались на ту сторону без проблем. – По голосу было слышно, что он улыбается. По крайней мере, так ей показалось. – Обещала убить меня, если я о тебе не позабочусь.
–
– Она боялась, что ты не выживешь. Мы оба боялись.
Он говорил очень тихо, она с трудом его расслышала.
– Как в старые времена, – осторожно начала Изабель, боясь произнести неудачное слово, но еще больше – промолчать. Кто знает, будет ли у них другой шанс поговорить. – Ты и я, одни, в темноте. Помнишь?
– Помню.
– Тур, кажется, был целую жизнь назад. Я была совсем девчонкой.