– Всего один?

– Один. А потом засну. Обещаю.

Он кивнул.

– Если бы мы были не здесь, если бы не приходилось прятаться, а мир не разваливался на части, если бы сегодня был обычный день обычной жизни, ты бы хотел, чтобы были… мы? Гаэтон?

Изабель видела, как боль исказила его лицо, и эта боль была любовью.

– Это неважно, разве ты не понимаешь?

– Только это и важно, Гаэтон.

Она стала мудрей, чем прежде. Теперь она поняла, какой хрупкой может быть любовь и сама жизнь. Никто не скажет, она будет любить его только сегодня, или только на этой неделе, или же до глубокой старости. Может, он станет любовью всей ее жизни… или только на время войны… может, он всего лишь ее первая любовь. Она точно знала одно: посреди всех творящихся вокруг ужасов она нашла нечто неожиданное и прекрасное.

Нашла – и не собиралась терять.

Она чувствовала его дыхание на своих губах, ближе любого поцелуя. Склонилась над ним, не сводя с него прямого, ясного взгляда, и потушила лампу.

В темноте она зарылась в одеяло и прижалась к нему. Поначалу он лежал неподвижно, напряженно, как будто боялся к ней прикоснуться, но постепенно расслабился, перевернулся на спину и начал похрапывать. Позже – хотя сказать, сколько прошло времени, она не смогла бы, – она закрыла глаза и обняла его, чувствуя, как медленно вздымается и опадает его грудь. Как положить руку на поверхность океана летней ночью, в прилив.

Крепко прижавшись к нему, Изабель заснула.

Кошмары не отпускали. Где-то на краю сознания звучали ее собственные всхлипы, она слышала голос Софи мама, ты утянула все одеяла, но не просыпалась. Во сне она сидела на стуле, ее допрашивали. Мальчик, Даниэль, он еврей. Отдай его мне, требовал фон Рихтер, тыча пистолетом ей в лицо… а потом его лицо расплылось, расплавилось и он превратился в Бека, укоризненно качающего головой, с фотографией жены в руках, и половины лица у него не было… А потом Изабель лежит на полу, истекая кровью, и умоляет: прости меня, Вианна, а Вианна в ответ кричит: тебе здесь не рады…

Она проснулась, тяжело дыша. Кошмары мучили ее уже шесть дней; всякий раз она просыпалась обессиленной. На дворе ноябрь, а от Изабель так и нет никаких вестей. Вианна выбралась из-под одеяла. Пол был холодным, но все же пока не по-зимнему. Вианна потянулась за шалью, которую оставила в ногах кровати, завернулась в нее поверх платья.

Фон Рихтер занял верхнюю спальню. Вианна отдала ему весь этаж, переехав вместе с детьми вниз, и спали они теперь все вместе на двуспальной кровати в комнате Бека.