Наконец тайна была раскрыта. Однажды, когда перевод денег надолго задержался, а я продолжала мучить свою опекуншу все тем же старым вопросом, ее терпение лопнуло. Она вышла из себя и сказала, что моя мать сумасшедшая и находится в доме для умалишенных в сорока милях оттуда. Едва сказав это, она тут же пожалела и стала говорить, что это неправда и я не должна этому верить. Я узнала потом, что она торжественно обещала отцу не выдавать мне тайну судьбы моей матери.

Я грустно размышляла о безумии своей матери. Эти мысли преследовали меня днем и ночью. Я всегда представляла себе эту женщину бегающей, словно зверь в клетке, по тюремной камере в отвратительной одежде, связывающей ее измученные члены. Мне рисовались всякие ужасы. Я не знала, что существуют разные степени безумия, и меня преследовал образ потерявшего рассудок буйного создания, которое нападет и убьет меня, если я окажусь рядом. Я даже просыпалась глубокой ночью, громко крича от страха, потому что чувствовала во сне, как ледяные руки матери сжимали мое горло и слышала ее стенания.

Когда мне исполнилось десять лет, приехал отец, чтобы внести плату моей опекунше и забрать меня в школу. Он оставил меня в Хэмпшире дольше, чем собирался, так как не мог внести плату. Там снова ощутила я горечь нищеты и могла вырасти неграмотной среди грубых деревенских детей от того, что отец мой беден.

Госпожа остановилась на мгновение, но лишь для того, чтобы набрать в грудь воздуха, так как говорила она очень быстро, как будто желала поскорее рассказать ненавистную историю и покончить с ней. Она все еще стояла на коленях, но сэр Майкл не делал попыток поднять ее.

Он сидел молчаливый и неподвижный. Что за рассказ он слушал? О ком он и к чему ведет? Это не может быть о его жене. Баронет часто слышал ее простые рассказы о юности и верил им, как в Евангелие — о том, как она рано осиротела, о долгой спокойной бесцветной юности в монастырском уединении английского пансиона.

— Наконец приехал мой отец, и я сказала ему, что узнала. Он заволновался, когда я заговорила о маме. Он не был тем, что называют хороший человек, но я узнала впоследствии, как нежно он любил свою жену и отдал бы ей свою жизнь, и сам бы ухаживал за ней, если бы не был вынужден зарабатывать на хлеб этой безумной женщине и ее ребенку. И здесь снова увидела я, как это горько быть бедным. Моя мать, за которой мог ухаживать преданный муж, была предоставлена заботам наемных медсестер.

Прежде чем меня отослали в школу в Торкуэе, он взял меня с собой навестить мать. Это посещение рассеяло, по крайней мере, те представления, что так пугали меня. Я увидела не стенающего, одетого в смирительную рубашку маньяка, охраняемого усердными надзирателями, а золотоволосое голубоглазое юное создание, легкомысленную, словно бабочка, вприпрыжку бежавшую к нам, чьи волосы украшали цветы и которая приветствовала нас сияющей улыбкой и веселым беззаботным щебетанием.