– Я понимаю.

Очередная пауза.

На этот раз я нарушаю молчание:

– Смотри на это как, скажем… на новый подход к бизнесу.

– Как это… – она запинается, – благоразумно. – Она опять запинается. – Как практично.

Обед превращается в некий непосильный груз, в загадку, которую надо разрешить, в препятствие, которое надо преодолеть, но вдруг – без всяких усилий с моей стороны – я испытываю странное облегчение. Я вновь в состоянии виртуозно сыграть спектакль – моя изрядная проницательность подключается к делу и дает мне знать, что Бетани меня хочет, и хочет неудержимо, но я сдерживаю себя, не желая принимать на себя никаких обязательств. Она тоже ведет себя сдержанно, но все равно заигрывает со мной. Она вполне однозначно дала мне понять, на что рассчитывает, когда пригласила меня пообедать вместе, и, когда приносят кальмара, я впадаю в панику, абсолютно уверенный, что я никогда не приду в себя, если не оправдаю ее надежд. Другие мужчины, проходящие мимо нашего столика, обращают внимание на Бетани. Иногда я понижаю голос почти до шепота. У меня в голове звучат какие-то странные, загадочные шумы. Бетани приоткрывает рот, отпивает воду, глотает, улыбается – ее губы притягивают меня, как магнит в блеске губной помады, – она что-то упоминает про факс, дважды. Я наконец заказываю «J&B» со льдом, потом – коньяк. Она заказывает мятно-кокосовый шербет. Я прикасаюсь к ее руке, держу ее за руку – я для нее больше чем просто друг. На улице светит солнце. Ресторан потихоньку пустеет, уже почти три часа. Она заказывает стакан шардоне, потом – еще один, потом просит чек. Она расслабилась, но что-то все-таки происходит. У меня сердце падает и поднимается, но потом опять бьется ровно. Я внимательно слушаю, что она говорит. Стоит вообразить себе возможность, как она исчезает. Бетани опускает глаза, а когда снова смотрит на меня, я отвожу взгляд.

– А у тебя есть кто-нибудь? – спрашивает она.

– Моя жизнь по сути своей проста, – говорю я задумчиво, застигнутый врасплох.

– И что это значит? – спрашивает она.

Я отпиваю коньяк и загадочно улыбаюсь, играя с ней, подавая ей надежду, возбуждая ее мечты о воссоединении.

– У тебя есть кто-нибудь, Патрик? – повторяет она. – Скажи мне.

Думая об Эвелин, я говорю:

– Да.

– Кто? – спрашивает она.

– Большая бутылка дезирела, – говорю я рассеянно, и мне вдруг становится очень грустно.

– Что? – Она улыбается, но потом что-то соображает и качает головой.

– Нет, на самом деле у меня никого нет, – говорю я, выхожу из ступора и вдруг добавляю, сам того не желая, как будто помимо воли: – Я хочу сказать, что значит есть? Когда у тебя что-то есть, значит это твое, правильно? А разве другой человек может быть твоим? Такое вообще бывает? Разве я у тебя был? Ха! У меня кто-то есть? Я этого не понимаю. Ха! – Я смеюсь.