История эта без звезд закричит.

Город оживился. Люди весь день стекались к центру по тротуарам, мостам, площадям, переходам, вдоль каналов, домов, оград парков, кладбищ, заброшенных заводов, припаркованных машин и флагов своей страны. Они вливались в одну из нескольких колонн и шли по центральным улицам, сходившимся на большой площади у здания правительства. Шли, перекрывая движение, выгоняя автомобилистов с дорог, вытесняя их на окраины событий. К вечеру город был похож на осажденную крепость. Центр её – главная площадь, заполненная людьми, стены её – дома, жильцы которых выключили свет в страхе за себя и своих близких, вокруг неё – баррикады мятежников и кордоны правоохранителей, за кордонами – грузовики с резервами и тяжелые машины для разгона демонстраций. Центр города остановился в напряженном балансе сил, если не знаешь к кому примкнуть, то лучше уходи.

В тот вечер я сидел в вегетарианском кафе неподалеку от церкви на Ковенском. Здесь была изумительная индийская кухня. Напротив меня сидел в кожаной куртке известный критик, преданный искусству, как никто другой, решительный, озлобленный, язвительный, друг анархистов-террористов, неплохой фехтовальщик и любитель насаждать сумасбродные идеи в головы непосвященных. Его ещё не посадили только потому, что на нем можно было делать хорошие деньги. Часто его звали ведущим на телевидение. И пусть все передачи с ним закрывались довольно быстро, идя не больше полугода, они набирали ошеломительные рейтинги. Он знал, как себя преподать. Вокруг нас сидели и другие люди, но все они затмевались им.

– Я был там, я танцевал на останках рок-н-ролла! Танцевал на обугленных могилах и мечтах, заключенных в них! Мы повергли этот рок в пучину истории, чтоб его! – смеялся он, изрядно выпив вина, которое принёс с собой.

– Так это из-за тебя сейчас на музыкальных каналах одна хрень крутится? – злорадно спросил один из присутствующих.

– Нет! Нет! Протестую! – замахал он руками. – Это всё из-за вас! Вы потребляете эту хрень, не я! Я танцевал на развалинах рок-н-ролла, прокладывая дорогу лезвию, которое должно было вонзиться в весь этот грязный попс, но вы меня не поддержали! Теперь я пьян. Просто пьян.

И он затих на несколько минут. Люди пили чай, разговаривали, иногда прикладывались к бутылке критика. Людей было немного, официанты, узнав «того самого ведущего» закрывали глаза на его громкое поведение и пронесенный алкоголь.

Вдруг на улице что-то загромыхало, вся посуда на столе стала трястись, бумажные журавлики, подвешенные к потолку, беспокойно затрепетали крыльями, наполнив кафе шелестом тонкой бумаги. В окно было видно, как мимо проезжает техника с аккуратно выведенными белыми номерами на бортах.