— А мы не докажем всему миру, что боимся, как бы этот титул не использовал кто-то другой? — спросила я. — Зачем делать Гарри герцогом прямо сейчас? Ведь он еще толком из младенческого возраста не вышел! Не будет ли это выглядеть так, словно мы пытаемся предъявить свои права на некое имя и некий титул, которыми уже кто-то пользуется? Не станем ли мы из-за этого выглядеть слабее своего противника, а не сильнее его?
Последовало холодное молчание, и когда я повернулась, чтобы посмотреть на мужа, то была попросту потрясена его видом: Генрих страшно побледнел и весь дрожал от сдерживаемого бешенства. Видимо, своими язвительными словами я вновь спустила с цепи его яростный гнев.
— Поворачивай назад! — обернувшись через плечо, проревел он рулевому. На меня он больше внимания не обращал. — Поворачивай и высади меня на берег! С меня довольно! Я устал, меня уже тошнит от этой прогулки!
— Генри…
— И от всех вас меня тоже тошнит! — с горечью бросил он.
Две недели праздновали превращение нашего маленького Гарри в герцога Йоркского, и в течение всех двух недель малыш ел непривычные кушанья, сидя за общим столом во время пиршеств; одевали его как маленького короля; а спать он ложился слишком поздно, когда уже буквально падал от усталости, и потом долго плакал, потому что никак не мог уснуть, и утром просыпался страшно возбужденный, а потом вся эта круговерть начиналась снова.
Даже мне, весьма критически относившейся к присвоению Гарри титула герцога Йоркского, было заметно, что мальчик наслаждается своим новым положением, что он прямо-таки расцветает от похвал и славословий. Мой младший сын всегда отличался буйным нравом и невероятным тщеславием; для него не было ничего лучше, чем быть в центре всеобщего внимания. А тут вдруг все стали им восхищаться и хвалить за успехи в учебе, за силу и красоту, и маленький Гарри буквально расцветал, точно красная роза Ланкастеров, под ливнем этих похвал.
Артур, который всегда был более тихим, серьезным и сдержанным, чем его буйный братишка и шумливая сестренка Маргарет, сидел рядом со мной во время большой торжественной мессы и молча слушал, как Томас Лэнгтон, епископ Винчестера, помогает архиепископу наставлять Гарри как герцога Йоркского. Но за обедом, когда Генрих поставил своего младшего сына на стол, чтобы каждый мог его видеть, Артур все же не выдержал и тихонько сказал мне:
— Надеюсь, петь Гарри все же не будет. Хотя ему ужасно хотелось спеть для всех.