– Ах, Катерина, – нежно произношу я. – Как же мы до такого дошли? Как это вышло?

– Вы знаете, что он уехал, не попрощавшись со мной? – задумчиво говорит она. – Он никогда так раньше не делал. Никогда в жизни. Даже в последние годы. Как бы он ни был разгневан, как бы ни был удручен, он никогда не ложился, не пожелав мне спокойной ночи, и никогда не уезжал, не попрощавшись. Но в этот раз уехал, а когда я послала следом сказать, что желаю ему всего доброго, ответил… – она прерывается, ее голос слабеет. – Сказал, что ему не нужны мои добрые пожелания.

Мы умолкаем. Я думаю, как это непохоже на Генриха: грубить даме. Его мать обучила его безупречной королевской учтивости. Он гордится своим вежеством, своей рыцарственностью. То, что он был нелюбезен, – на людях, открыто нелюбезен со своей женой королевой, – это еще один яркий мазок к портрету нового короля, явление которого мы сейчас наблюдаем: короля, который может обнажить клинок против безоружного молодого человека, который позволяет своему двору затравить своего старого друга до смерти, который смотрит, как его фаворитка с братом и сестрой исполняют пантомиму, изображающую, как кардинала волокут в ад.

Я качаю головой при мысли о мужском неразумии, о жестокости мужчин, о бессмысленной угрожающей всем жестокости глупца.

– Он красуется, – уверенно говорю я. – В чем-то он по-прежнему тот маленький принц, которого я знала. Он просто красуется ей на радость.

– Он был холоден, – отвечает королева.

Она плотнее запахивается в шаль, словно даже сейчас чувствует эту холодность в своей комнате.

– Мой гонец сказал, что, когда король отвернулся, глаза у него были ясные и холодные.

Всего несколько недель спустя, когда мы собираемся на верховую прогулку, приносят письмо от короля. Катерина видит королевскую печать и вскрывает письмо возле конюшен, с озарившимся счастьем лицом. На мгновения я думаю, что король, возможно, приказывает нам присоединиться к нему в разъездах, что он оправился от дурного настроения и хочет видеть жену и дочь.

Королева медленно читает, и ее лицо гаснет.

– Это нехорошие новости, – только и говорит она.

Я вижу, как Мария прижимает руку к животу, словно ее внезапно начинает мутить, и отворачивается от лошади, будто не может вынести мысль о том, чтобы сесть в седло. Королева протягивает мне письмо и уходит от конюшен во дворец, не сказав больше ни слова.

Я читаю. Это краткое распоряжение одного из королевских секретарей: королеве надлежит собрать вещи и немедленно покинуть Гринвичский дворец, отправившись в Мор, один из домов покойного кардинала. Но нам с Марией ехать с ней не велят. Мы должны вернуться в Ричмондский дворец, король посетит нас в разъездах.