Я закрываю ящик и слегка толкаю стол вправо.

– Она не может сказать ничего судьбоносного о приорате. Может сказать, что передумала и не хочет быть монахиней, а хочет выйти и получать от меня свое вдовье содержание, но это не та развращенность, которую им велено искать.

– Это единственное, что можно поставить нам в вину, – осторожно говорит он.

– На вас нет вины, – уверяю его я. – Это Монтегю и я убедили ее уйти в монастырь, это мы с Монтегю держали ее там.

Он все равно выглядит встревоженным.

– Времена нынче беспокойные.

– Не было хуже, – отвечаю я, и я в этом действительно уверена. – Я никогда не видела хуже.

Люди Томаса Кромвеля, Ричард Лейтон и Томас Лей, прощаются со мной безупречно вежливо и садятся на коней, собираясь уезжать. Я отмечаю, что у них хорошие лошади, превосходная упряжь, замечаю, какая на людях Лея красивая ливрея. Королевская церковь – прибыльная служба, как выясняется. Суд над бедными грешниками, похоже, необычайно хорошо оплачивается. Я машу им вслед, зная, что они вернутся с быстро вынесенным решением, но даже я удивлена, когда всего через четыре дня приор приходит в дом и сообщает, что они вернулись.

– Они хотят, чтобы я ушел, – говорит он. – Попросили моей отставки.

– Нет, – отрезаю я. – У них нет на это права.

Он склоняет голову.

– Ваша Милость, у них приказ с королевской печатью, подписанный Томасом Кромвелем. У них есть право.

– Никто не говорил, что король станет главой церкви, чтобы ее разрушить! – выпаливаю я с внезапным гневом. – Никто не подписывал присягу, в которой было бы сказано, что монастыри надо закрыть, а добрых людей выбросить за порог. Никто не хотел, чтобы из окон выставляли витражи, никто не хотел, чтобы с алтарей забирали золото, никто в этой стране не подписывал присягу, призывающую покончить с католической общиной! Это неправильно!

– Умоляю вас, – говорит он, бледный как полотно. – Умоляю, замолчите.

Я вихрем подлетаю к окну и бросаю гневный взгляд на нежные зеленые листья на деревьях, на бело-розовый яблоневый цвет, качающийся над стеной сада. Я думаю о ребенке, которого я знала, о мальчике Генрихе, который хотел служить, который светился невинностью и надеждой, который был на свой детский лад набожен.

Потом я поворачиваюсь обратно.

– Поверить не могу, что это все на самом деле, – говорю я. – Пришлите их ко мне.

Посетители, Лейтон и Лей, входят в мои личные покои тихо, но без явных опасений.

– Закройте дверь, – велю я, Лей закрывает ее, и они встают передо мной.